Писахов для детей. "Словесный колдун, волшебный сказочник" С.Г

« 5-6 классы Степан Писахов САХАРНА РЕДЬКАЗаболели...»

Всероссийская олимпиада школьников по литературе

Школьный этап 2017-18 учебный год

5-6 классы

Степан Писахов САХАРНА РЕДЬКАЗаболели у меня зубы от редьки. И то сказать - редька больно сахарна выросла в то лето. Уж мы и принялись её ись.

Ели редьку кусками, редьку ломтями, редьку с солью, редьку голью, редьку с квасом, редьку с маслом, редьку мочёну, редьку сушёну, редьку с хлебом, редьку с кашей,

редьку с блинами,

редьку терту,

редьку маком, редьку так!

Из редьки кисель варили, с редькой чай пили.

Вот приехала к нам городска кума Рукавичка, она привередлива была, важничала: чаю не пила, только кофей, и первы восемнадцать чашек без сахару! А как редьку попробовала, дак и первы восемнадцать, и вторы восемнадцать, и дальше - все с редькой.

Я не оговариваю, пускай её пьёт в полну сытость, этим хозяев славит.

А я до того навалился на сахарну редьку, что от сладкого зубы заболели, и так заболели, что свету невзвидел!

По людскому совету на стену лез, вызнялся до второго этажа, в горнице по полу катался. Не помогло.

Побежал к железной дороге на станцию. Поезд отходить собирался. Я за второй вагон с конца веревку привязал, а другой конец прицепил к зубу больному. Хотел привязаться к последнему вагону, да там кондухтор стоял.

Поезд все свистки проделал и пошёл. И я пошёл. Поезд шибче, я - бегом.

Поезд полным ходом. Я упал, за землю ухватился. И знаешь что? Два вагона оторвало!

«Ох, - думаю, - оштрафуют, да ещё засудят». В старо-то время нашему брату хошь прав, хоть неправ - плати.

Я разбежался, в вагоны толконулся да так поддал, что вагоны догонили-таки поезд, и у той самой станции, где им отцепляться надобно.

Покеда бегал, вагоны толкал, зубна боль у меня из ума выпала, зубы болеть перестали.

Домой воротился, а кума Рукавичка с жоной всё ещё кофей с редькой пьют. Держал на уме спросить:«Кольку чашку, кумушка, пьёшь да куды в тебя

лезет?» А язык в другу сторону оборотился, я и выговорил:

Я от конпании не отстатчик, наливай-ко, жона, и мне.

Задание №1В какой из указанных ниже литературных сборников вы бы поместили прочитанное произведение Степана Писахова?

«Сказки и небылицы»

«Коллекция фантастических рассказов»

«Притчи и другие поучительные истории»

Объясните, почему вы выбрали для произведения С. Писахова тот или иной сборник (укажите 2-3 значимых признака, по которым его можно отнести к выбранной вами группе произведений).

Задание №2В произведении С. Писахова довольно много слов, которые в литературном языке пишутся и произносятся иначе. «Переведите» некоторые такие слова на современный литературный язык:

исьвызнялсядогонилипокедаотстатчикПерепишите финальную фразу произведения, используя слова и формы только литературного языка. Что изменится в ее содержании для читателя?

Задание №3Изложите историю, рассказанную героем С. Писахова, с точки зрения одного из других персонажей: либо кондуктора, либо кумы Рукавички. Придумывать новые события не нужно - опирайтесь на те, что известны из приведенного текста. Объясните, какие события не попадут в рассказ кондуктора или кумы? Почему? Какое объяснение происходящему они могли бы предложить?

Всероссийская олимпиада школьников по литературе

Школьный этап 2017-18 учебный год

7-8 классы

Прочитайте стихотворения Давида Самойлова и Бориса Рыжего и выполните предложенные задания.

Давид Самойлов

Из детства

Я - маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.

И папа поёт мне: «Как ныне Сбирается вещий Олег...»

Я слушаю песню и плачу,

Рыданье в подушке душу,

Осеннею мухой квартира Дремотно жужжит за стеной.

И плачу над бренностью мира Я, маленький, глупый, больной.

Борис Рыжий

Два ангела

Мне нравятся детские

сказки, фонарики, горки,

значки, золотинки,

хлопушки, баранки,

конфеты, игрушки,

больные ангиной недели,

чтоб кто-то сидел на постели

и не отпускал мою руку –

на веки – на адскую муку.

В чем состоит сходство изображенных в стихотворениях ситуаций (участники, детали, обстоятельства)? Как передается настроение героя-ребенка в каждом произведении?

Какую бы «детскую сказку» вы подобрали для героя стихотворения Бориса Рыжего, сообразуясь с тем настроением, в котором он пребывает? Объясните свой выбор.

Школьный этап

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Михаил Зощенко

Великие путешественники

Когда мне было шесть лет, я не знал, что земля имеет форму шара.

Но Стёпка, хозяйский сын, у родителей которого мы жили на даче, объяснил мне, что такое земля. Он сказал:

Земля есть круг. И если пойти всё прямо, то можно обогнуть всю землю, и всё равно придёшь в то самое место, откуда вышел.

И когда я не поверил, Стёпка ударил меня по затылку и сказал:

Скорей я пойду в кругосветное путешествие с твоей сестрёнкой Лелей, чем я возьму тебя. Мне не доставляет интереса с дураками путешествовать.

Но мне хотелось путешествовать, и я подарил Стёпке перочинный ножик.

Стёпке понравился ножик, и он согласился взять меня в кругосветное путешествие. На огороде Стёпка устроил общее собрание путешественников. И там он сказал мне и Леле:

Завтра, когда ваши родители уедут в город, а моя мамаша пойдёт на речку стирать, мы сделаем, что задумали. Мы пойдём всё прямо и прямо, пересекая горы и пустыни. И будем идти напрямик до тех пор, пока не вернёмся сюда обратно, хотя бы на это у нас ушёл целый год.

Леля сказала:

А если, Стёпочка, мы встретим индейцев?

Что касается индейцев,- ответил Стёпа,- то индейские племена мы будем брать в плен.

А которые не захотят идти в плен? - робко спросил я.

Которые не захотят,- ответил Стёпа,- тех мы и не будем брать в плен.

Леля сказала:

Из моей копилки я возьму три рубля. Я думаю, что нам хватит этих денег.

Стёпка сказал:

Три рубля нам безусловно хватит, потому что нам деньги нужны только лишь на покупку семечек и конфет. Что касается еды, то мы по дороге будем убивать мелких животных, и их нежное мясо мы будем жарить на костре.

Стёпка сбегал в сарай и принёс оттуда большой мешок из-под муки. И в этот мешок мы стали собирать вещи, нужные для далёких путешествий. Мы положили в мешок хлеб, и сахар, и кусочек сала, потом положили разную посуду - тарелки, стаканы, вилки и ножи. Потом, подумавши, положили цветные карандаши, волшебный фонарик, глиняный рукомойник и увеличительное стёклышко для зажигания костров. И, кроме того, запихали в мешок два одеяла и подушку от тахты.

Помимо этого, я приготовил три рогатки, удочку и сачок для ловли тропических бабочек.

И на другой день, когда наши родители уехали в город, а Стёпкина мать ушла на речку полоскать бельё, мы покинули нашу деревню Пески.

Мы пошли по дороге через лес.

Впереди бежала Стёпкина собачка Тузик. За ней шёл Стёпка с громадным мешком на голове. За Стёпкой шла Леля со скакалкой. И за Лелей с тремя рогатками, сачком и удочкой шёл я.

Мы шли около часа.

Наконец Стёпа сказал:

Мешок дьявольски тяжёлый. И я один его не понесу. Пусть каждый по очереди несёт этот мешок.

Тогда Леля взяла этот мешок и понесла его. Но она недолго несла, потому что выбилась из сил. Она бросила мешок на землю и сказала:

А теперь пусть Минька понесёт.

Когда на меня взвалили этот мешок, я ахнул от удивления: до того этот мешок оказался тяжёлым.

Но я ещё больше удивился, когда зашагал с этим мешком по дороге. Меня пригибало к земле, и я, как маятник, качался из стороны в сторону, пока наконец, пройдя шагов десять, не свалился с этим мешком в канаву.

Причём я свалился в канаву странным образом. Сначала упал в канаву мешок, а вслед за мешком, прямо на все эти вещи, нырнул я. И хотя я был лёгкий, тем не менее я ухитрился разбить все стаканы, почти все тарелки и глиняный рукомойник.

Леля и Стёпка умирали от смеха, глядя, как я барахтаюсь в канаве. И поэтому они не рассердились на меня, узнав, какие убытки я причинил своим падением.

Стёпка свистнул собаку и хотел её приспособить для ношения тяжестей. Но из этого ничего не вышло, потому что Тузик не понимал, что мы от него хотим. Да и мы плохо соображали, как нам под это приспособить Тузика.

Воспользовавшись нашим раздумьем, Тузик прогрыз мешок и в одно мгновенье скушал всё сало.

Тогда Стёпка велел всем вместе нести этот мешок.

Ухватившись за углы, мы понесли мешок. Но нести было неудобно и тяжело. Тем не менее мы шли ещё два часа. И наконец вышли из леса на лужайку.

Тут Стёпка решил сделать привал. Он сказал:

Всякий раз, когда мы будем отдыхать или когда будем ложиться спать, я буду протягивать ноги в том направлении, в каком нам надо идти. Все великие путешественники так поступали и благодаря этому не сбивались со своего прямого пути.

И Стёпка сел у дороги, протянув вперёд ноги.

Мы развязали мешок и начали закусывать.

Мы ели хлеб, посыпанный сахарным песком.

Вдруг над нами стали кружиться осы. И одна из них, желая, видимо, попробовать мой сахар, ужалила меня в щеку. Вскоре моя щека вздулась, как пирог. И я, по совету Стёпки, стал прикладывать к ней мох, сырую землю и листья.

Я шёл позади всех, скуля и хныча. Щека моя горела и ныла. Леля тоже была не рада путешествию. Она вздыхала и мечтала о возвращении домой, говоря, что дома тоже бывает хорошо.

Но Стёпка запретил нам об этом и думать. Он сказал:

Каждого, кто захочет вернуться домой, я привяжу к дереву и оставлю на съедение муравьям.

Мы продолжали идти в плохом настроении.

И только у Тузика настроение было ничего себе.

Задрав хвост, он носился за птицами и своим лаем вносил излишний шум в наше путешествие.

Наконец стало темнеть.

Стёпка бросил мешок на землю. И мы решили тут заночевать.

Мы собрали хворосту для костра. И Стёпка извлёк из мешка увеличительное стёклышко, чтобы разжечь костёр.

Но, не найдя на небе солнца, Стёпка приуныл. И мы тоже огорчились.

И, покушав хлеба, легли в темноте.

Стёпка торжественно лёг ногами вперёд, говоря, что утром нам будет ясно, в какую сторону идти.

Стёпка захрапел. И Тузик тоже засопел носом. Но мы с Лелей долго не могли заснуть. Нас пугал тёмный лес и шум деревьев. Сухую ветку над головой Леля вдруг приняла за змею и от ужаса завизжала.

А упавшая шишка с дерева напугала меня до того, что я подскочил на земле, как мячик.

Наконец мы задремали.

Я проснулся оттого, что Леля теребила меня за плечи. Было раннее утро. И солнце ещё не взошло.

Леля шёпотом сказала мне:

Минька, пока Стёпка спит, давай повернём его ноги в обратную сторону. А то он заведёт нас куда Макар телят не гонял.

Мы посмотрели на Стёпку. Он спал с блаженной улыбкой.

Мы с Лелей ухватились за его ноги и в одно мгновенье повернули их в обратную сторону, так что Стёпкина голова описала полукруг.

Но от этого Стёпка не проснулся.

Он только застонал во сне и замахал руками, бормоча: «Эй, сюда, ко мне...»

Наверное, ему снилось, что на него напали индейцы и он зовёт нас на помощь.

Мы стали ждать, когда Стёпка проснётся.

Он проснулся с первыми лучами солнца и, посмотрев на свои ноги, сказал:

Хороши бы мы были, если б я лёг ногами куда попало. Вот мы бы и не знали, в какую сторону нам идти. А теперь благодаря моим ногам всем нам ясно, что надо идти туда.

И Стёпка махнул рукой по направлению дороги, по которой мы шли вчера.

Мы покушали хлеба и двинулись в путь.

Дорога была знакома. И Стёпка то и дело раскрывал рот от удивления. Тем не менее он сказал:

Кругосветное путешествие тем и отличается от других путешествий, что всё повторяется, так как земля есть круг.

Позади раздался скрип колёс. Это какой-то дяденька ехал на телеге.

Стёпка сказал:

Для быстроты путешествия и чтоб скорей обогнуть землю, не худо бы нам сесть в эту телегу.

Мы стали проситься, чтоб нас подвезли. Добродушный дяденька остановил телегу и позволил нам в неё сесть.

Мы быстро покатили. И ехали не больше часа.

Вдруг впереди показалась наша деревня Пески.

Стёпка, раскрыв рот из изумленья, сказал:

Вот деревня, в аккурат похожая на нашу деревню Пески. Это бывает во время кругосветных путешествий.

Но Стёпка ещё больше изумился, когда мы подъехали к пристани.

Мы вылезли из телеги.

Сомненья не оставалось - это была наша пристань, и к ней только что подошёл пароход.

Стёпка прошептал:

Неужели же мы обогнули землю?

Леля фыркнула, и я тоже засмеялся.

Но тут мы увидели на пристани наших родителей и нашу бабушку - они только что сошли с парохода.

И рядом с ними мы увидели нашу няньку, которая с плачем что-то говорила.

Мы побежали к родителям.

И родители засмеялись от радости, что увидели нас.

Нянька сказала:

Ах, дети, а я думала, что вы вчера потонули.

Леля сказала:

Если бы мы вчера потонули, то мы бы не могли отправиться в кругосветное путешествие.

Мама воскликнула:

Что я слышу! Их надо наказать.

Папа сказал:

Всё хорошо, что хорошо кончается.

Бабушка, сорвав ветку, сказала:

Я предлагаю выпороть детей. Миньку пусть выпорет мама. А Лелю я беру насебя.

Папа сказал:

Порка - это старый метод воспитания детей. И это не приносит пользы. Дети небось и без порки поняли, какую глупость они совершили.

Мама, вздохнув, сказала:

У меня дурацкие дети. Идти в кругосветное путешествие, не зная таблицы умножения и географии,- ну что это такое!

Папа сказал:

Мало знать географию и таблицу умножения. Чтоб идти в кругосветное путешествие, надо иметь высшее образование в размере пяти курсов. Надо знать всё, что там преподают, включая космографию. А те, которые пускаются в дальний путь без этих знаний, приходят к печальным результатам, достойным сожаления.

С этими словами мы пришли домой. И сели обедать. И наши родители смеялись и ахали, слушая наши рассказы о вчерашнем приключении.

Что касается Стёпки, то его мамаша заперла в бане, и там наш великий путешественник просидел целый день.

А на другой день мамаша его выпустила. И мы с ним стали играть как ни в чём не бывало.

Остаётся ещё сказать несколько слов о Тузике.

Тузик бежал за телегой целый час и очень переутомился.

Прибежав домой, он забрался в сарай и там спал до вечера.

А вечером, покушав, снова заснул, и что он видел во сне - остаётся покрытым мраком неизвестности.

Что касается меня, то во сне я увидел тигра, которого я убил выстрелом из рогатки.

Евгений Винокуров

Земные пределы

Есть похоть беспредельности - ходьба.

По валунам, по пахоте, по межам.

Какая это радость, что судьба Тебя случайно уродила пешим!

И коль в ходьбе ты понимаешь смак,

Иди, тоской пространственной влекомый...

На горном склоне задремавший мак Тебя встречает, как знакомый.

А что там путь? Переставленье ног До той черты, где облаков престолы.

И ты идёшь, велик и одинок.

Тебя вбирают вглубь себя - просторы.

И, наконец, усвоенный совсем И без остатка растворясь в пейзаже,

Ты станешь вдруг невидим, глух и нем...

Но это ты и не заметишь даже.

ТВОРЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Всероссийская олимпиада школьников 2017-2018 учебный год

Школьный этап

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Выполните целостный анализ прозаического или стихотворного (НА ВАШ ВЫБОР) произведения.

Юрий ОлешаНаташа

Старичок сел за стол, накрытый к завтраку. Стол был накрыт на одного. Стояли кофейник, молочник, стакан в подстаканнике с ослепительно горящей в солнечном луче ложечкой и блюдечко, на котором лежали два яйца.

Старичок, севши за стол, стал думать о том, о чём он думал всякий раз, когда садился утром за стол. Он думал о том, что его дочь Наташа плохо к нему относится. В чём это выражается? Хотя бы в том, что почему-то она считает необходимым, чтобы он завтракал один. Она, видите ли, его очень уважает, и поэтому ей кажется, что его жизнь должна быть обособленной.

Ты известный профессор, и ты должен жить комфортабельно.

«Дура, - думает профессор, - какая она дура! Я должен завтракать один. И должен читать за завтраком газеты. Так ей взбрело в голову. Где она это видела? В кино? Вот дура».

Профессор взял яйцо, опустил его в серебряную рюмку и щёлкнул ложечкой по матовой вершинке яйца. Его всё раздражало. Конечно, он вспомнил о Колумбе, который что-то такое проделал с яйцом, и это его тоже разозлило.

Наташа! - позвал он.

Наташи, разумеется, не было дома. Он решил поговорить с ней. «Я с ней поговорю». Он очень любил дочь. Что может быть лучше белого полотняного платья на девушке. Как блестят костяные пуговицы! Она вчера гладила платье. Выглаженное полотняное платье пахнет левкоем.

Позавтракав, старичок надел панаму, перебросил пальто через руку, взял трость и вышел из дому.

У крыльца его ждал автомобиль.

Дмитрий Яковлевич... куда поедем? - спросил шофёр. - Туда?

Туда, - сказал профессор.

Наталья Дмитриевна велела передать.

Шофёр протянул профессору конвертик. Поехали. Профессор, подпрыгивая на подушках, читал письмо:

«Не сердись, не сердись, не сердись. Я побежала на свидание. Не сердись, слышишь? Штейн очень хороший парень. Он тебе понравится. Я его тебе покажу. Не сердишься? Нет? Ты завтракал? Целую. Вернусь вечером. Сегодня выходной, ты обедаешь у Шатуновских, так что я свободна».

В чём дело, Коля? - спросил вдруг профессор шофёра. Тот оглянулся.

Вы, кажется, смеётесь?

Ему показалось, что шофёр смеётся. Но лицо шофера было серьёзно. Однако это не снимало подозрения, что шофёр смеялся в душе. Профессор считал, что шофёр в заговоре с Наташей. Франт. Носит какие-то удивительные - цвета осы - фуфайки. Он называет меня «Мой старик». Я знаю, что он сейчас думает: «Мой старик не в духе».

Автомобиль ехал по загородной дороге. Навстречу неслись цветущие деревья, изгороди, прохожие.

«Она мне покажет Штейна, - думал профессор. - Штейн хороший парень. Хорошо, посмотрим. Я ей сегодня скажу: “Покажи мне Штейна”».

Затем старичок шел по колено в траве, размахивая тростью.

Пальто? Где пальто? - вдруг спохватился он. - Где пальто? Ага. в машине

Он шёл в гору, немного запыхался, снял панаму, вытер пот, посмотрел на мокрую ладонь, опять пошёл, ударяя по траве тростью. Трава с блеском ложилась.

Уже появлялись в небе парашюты.

В прошлый раз я здесь стоял? Здесь.

Он остановился и стал смотреть, как появляются в небе парашюты. Один, два, три, четыре. Ага. и там ещё один, и ещё. Что это? Раковина? Как они наполнены солнцем! Высоко. Но говорят, что страх высоты исчезает. А-а. вот он, вот!.. Полосатый! Смешно. Полосатый парашют.

Профессор оглянулся. Внизу стоял синий, маленький, длинный, похожий на капсюлю, автомобиль. Там цвели и колыхались деревья. Всё было очень странно и похоже на сновидение: небо, весна, плавание парашютов. Старичок испытывал грусть и нежность и видел, как через трещинки в полях панамы к нему проникает солнце.

Так он простоял довольно долго. Когда он вернулся домой, Наташи не было. Он сел на кушетку в позе человека, который сейчас поднимется, и просидел так час. Потом встал, уронив пепельницу, и пошёл к телефону. И действительно, в эту секунду телефон позвонил. Профессор в точности знал, что ему скажут, он только не знал, какой ему скажут адрес. Ему сказали адрес. Он ответил:

Да я и не волнуюсь. Кто вам сказал, что я волнуюсь?

Через десять минут страшной гонки по улицам старичок надевал белый стучащий халат и шёл по длинному паркетному полу.

Открыв стеклянную дверь, он увидел смеющееся лицо Наташи. На середине подушки. Потом он услышал, как сказали: «Ничего страшного». Это сказал стоявший у изголовья молодой человек. На нём был такой же халат.

Неправильно приземлилась.

Она повредила ногу. Всё было странно. Почему-то, вместо того чтобы говорить о несчастье, начали говорить о том, что профессор похож на Горького, только Горький высокого роста, а профессор маленького. Все трое и ещё женщина в халате смеялись.

Неужели ты знал? - спросила Наташа.

Ну конечно, знал. Я каждый раз приезжал, стоял, как дурак, в траве и смотрел!

Тут только старичок заплакал. Заплакала и Наташа.

Зачем ты меня волнуешь! - сказала она. - Мне нельзя волноваться!

И плакала всё больше, положив руку отца под щёку.

Я думала, что ты мне не позволишь прыгать.

Эх ты, - сказал профессор, - обманывала меня. Говорила, что на свидание ходишь. Как это глупо. Я, как дурак, стоял в траве... Стою, жду... когда полосатый раскроется...

Я не с полосатым прыгала! С полосатым Штейн прыгает!

Штейн? - спросил старичок, опять рассердившись. - Какой Штейн?

Это я Штейн, - сказал молодой человек.

Николай Гумилёв

Андрей Рублёв

Я твёрдо, я так сладко знаю,

С искусством иноков знаком,

Что лик жены подобен раю

Обетованному Творцом.

Нос - это древа ствол высокий;

Две тонкие дуги бровей

Над ним раскинулись, широки,

Изгибом пальмовых ветвей.

Два вещих сирина, два глаза,

Под ними сладостно поют,

Велеречивостью рассказа

Все тайны духа выдают.

Открытый лоб - как свод небесный,

И кудри - облака над ним;

Их, верно, с робостью прелестной

Касался нежный серафим.

И тут же, у подножья древа,

Уста - как некий райский цвет,

Из-за какого матерь Ева

Благой нарушила завет.

Всё это кистью достохвальнойАндрей Рублёв мне начертал,

И в этой жизни труд печальный

Благословеньем Божьим стал.

ТВОРЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Герои чеховского рассказа «Учитель словесности» в один из вечеров оживленно обсуждают творчество А.С. Пушкина. Прочитайте этот фрагмент рассказа:

Теперь за чаем спор начался с того, что Никитин заговорил о гимназических экзаменах.

Позвольте, Сергей Васильич, - перебила его Варя. - Вот вы говорите, что ученикам трудно. А кто виноват, позвольте вас спросить? Например, вы задали ученикам VIII класса сочинение на тему: «Пушкин как психолог». Во-первых, нельзя задавать таких трудных тем, а во-вторых, какой же Пушкин психолог? Ну, Щедрин или, положим, Достоевский - другое дело, а Пушкин великий поэт и больше ничего.

Щедрин сам по себе, а Пушкин сам по себе, - угрюмо ответил Никитин.

Я знаю, у вас в гимназии не признают Щедрина, но не в этом дело. Вы скажите мне, какой же Пушкин психолог?

А то разве не психолог? Извольте, вам примеры.

И Никитин продекламировал несколько мест из «Онегина», потом из «Бориса Годунова».

Никакой не вижу тут психологии, - вздохнула Варя. - Психологом называется тот, кто описывает изгибы человеческой души, а это прекрасные стихи и больше ничего.

Я знаю, какой вам нужно психологии! - обиделся Никитин. - Вам нужно, чтобы кто-нибудь пилил мне тупой пилою палец и чтобы я орал во всё горло, - это, по-вашему, психология.

Плоско! Однако вы все-таки не доказали мне: почему же Пушкин психолог?

Когда Никитину приходилось оспаривать то, что казалось ему рутиной,

узостью или чем-нибудь вроде этого, то обыкновенно он вскакивал с места, хватал себя обеими руками за голову и начинал со стоном бегать из угла в угол. И теперь то же самое: он вскочил, схватил себя за голову и со стоном прошелся вокруг стола, потом сел поодаль.

За него вступились офицеры. Штабс-капитан Полянский стал уверять Варю, что Пушкин в самом деле психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернет сказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.

Какова была бы ваша позиция в развернувшейся дискуссии? С кем из ее участников вы бы согласились, а кому возразили? По каким именно аспектам? Заинтересовала ли вас тема сочинения, которую Никитин дал ученикам? (кратко объясните свою позицию) Сформулируйте ту тему, на которую вам было бы по-настоящему интересно писать о Пушкине. Запишите свое «выступление» в дискуссии на этом чеховском вечере.

Всероссийская олимпиада школьников по литературе 2017-2018 учебный год

Школьный этап

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Выполните целостный анализ прозаического или стихотворного (НА ВАШ ВЫБОР) произведения.

Юрий Трифонов

Голубиная гибель

Однажды утром, уже одевшись, в шапке, Сергей Иванович подошёл к окну, чтобы посмотреть, какова погода и надевать ли галоши, и увидел голубя. Голубь был похож на борца: могучая спина и крохотная головка. Он сидел на узеньком железном отливе и, склонив головку набок, косым, шпионским взглядом засматривал в комнату. День был сырой, всю ночь шёл мокрый снег, окна запотели, и голубь не много смог увидеть через стекло.

Он увидел грязную вату между рамами, пролежавшую там ползимы и успевшую почернеть от копоти; две поллитровые стеклянные банки на подоконнике, одну с клюквой, другую с кислой капустой, и на одной банке он увидел блюдце, на котором лежал кусочек масла в вощёной бумаге; и верёвочную авоську, прицепленную к замку форточки и висевшую между стеклами, в которой хранилось несколько сморщенных сосисок. И ещё он увидел старое, заметно опухшее со сна лицо Сергея Ивановича, его седые брови, немигающий взгляд и жёлтые от табака пальцы с широкими, плоскими и тупыми ногтями, почёсывающие подбородок. Это увидел голубь. А Сергей Иванович увидел то, что привык видеть по утрам в течение многих лет: семиэтажную пропасть, кирпичную, с дождевыми потёками изнанку дома, и крыши напротив, утыканные трубами и антеннами, и внизу, на дне пропасти, - туманный, заваленный серым снегом двор, беззвучную суетню людей, бегущих по утренним своим делам кто куда. И голубя на карнизе. Дымчато-синего, с розоватым отливом, цвета остывшей после горна стали. Странный нежданный гость! Никто поблизости не держал голубей, и вдруг - пожалуйста.

Сергей Иванович, размышляя, продолжал чесать ногтями подбородок. Потом стукнул по стеклу мундштуком трубки. Голубь подёргал туда-сюда головкой, но не двинулся с места.

Глянь-ка, мать, кто к нам залетел, - сказал Сергей Иванович. - А погода собачья, хуже вчерашнего.

Он зажёг трубку, сунул ноги в галоши и вышел поспешно, ибо уже запаздывал минуты на три против обычного. А Клавдия Никифоровна, проводив мужа до входной двери, вернулась в комнату, подошла к окну и тоже увидела голубя, прибитого непогодой. Внизу, на дворе, чернела мокредь. По стеклу змейками сочился истаявший снег. «Ах ты господи, склизь-то какая, - огорчилась Клавдия Никифоровна. - И верно, хуже вчерашнего». Она открыла форточку и бросила на карниз горсть хлебных крошек, думая о своём старике: как бы не поскользнулся дорогой.

Жили одиноко. Сын Федя погиб на войне, дочка с мужем, механиком по автоделу, лет девять назад завербовалась на Север да так и прикрепилась там, писала редко. Сергей Иванович, несмотря на года - седьмой десяток на половине, - трудился на той же фабрике, где полжизни отработал, теперь, правда, не мастером в кроватном цехе, а кладовщиком в инструментальной кладовке. А Клавдия Никифоровна хозяйство вела. Хотя какое в Москве хозяйство? В «Гастроном», да в молочную, да сапожнику обувь снести.

Клавдия Никифоровна и пригрела нечаянного голубя: начала подкармливать мимоходом, а потом и привыкла. Ядрицу для него покупала, булку крошила, обязательно белую: от чёрной голубь клюв воротил. Сергей Иванович шутил: что, мать, забаву нашла? Скоро, спрашивал, на крышу полезешь - свистеть в два пальца и тряпкой махать?

Шутил-шутил, а приходя с работы, стал, между прочим, интересоваться:

Ну, как наш иждивенец? Прилетал нынче?

Голубь прилетал ежедневно и вскоре совсем освоился на седьмом этаже и даже голубку привёл, белую, как молочный кипень, с чёрными глазками в аккуратных янтарных оболочках. Когда потеплело и можно было открыть окно, Сергей Иванович смастерил - так, скуки ради, чтоб руки занять, деревянный ящик с круглым очком и выставил на карниз:

Вот вам, уважаемые, квартира от Моссовета. И безо всякой очереди.

В квартире этой скоро запищал птенец, беленький, в мамашу, очень прожорливый и ленивый. Через месяц он стал размером со взрослого голубя, но всё ещё не умел ворковать и летал, как курица.

Особенно полюбились голуби соседской Маришке, девочке лет девяти, которая по болезни неделями не ходила в школу и слонялась, скучая, по большой, безлюдной в дневные часы квартире, не зная, чем заняться. Клавдия Никифоровна жалела эту Маришку - бледненькую, на тонких мушиных ножках, всегда зазывала её к себе, и та сидела у окна, грызла морковку и смотрела на голубей. А родители Маришкины были люди занятые, пропадали на работе до вечера: Борис Евгеньевич работал библиотекарем в самой главной библиотеке, а Агния Николаевна учила в школе, в старших классах. И была ещё у них бабушка, Софья Леопольдовна, старушка лет под восемьдесят, совсем почти глухая, но ещё крепкая, на ногах - на всех готовила и в магазины ходила.

Весна между тем забирала круче.

Расталкивая облака, гуляло над городом влажное синее небо. В овощном магазине, где всю зиму торговали консервами и чёрной картошкой, появился парниковый лук. По утрам мимо окна проносились стремительные, пугавшие Клавдию Никифоровну серые тени, внизу ухало, наверху гремело железо: рабочие сбрасывали снег с крыши.

Несколько тёплых апрельских дней дотла сожгли хоронившийся кое-где снег, залили Москву мутной быстрой водой, но солнце высушило эту сырость очень скоро, и к маю тротуары были сухи. В мае на балконе седьмого этажа появился мальчик в бордовом свитере и в зелёных брюках от лыжного костюма. Мальчик готовил на балконе уроки. Он сидел на стуле, положив одну толстую ногу на другую, и, жмурясь от солнца, что-то зубрил и царапал карандашом в тетрадке. Но чаще он держал карандаш во рту, делая вид, что курит трубку, или же строгал карандаш ножичком, а заодно подравнивал ножичком стул. Время от времени из двери высовывалась рука и протягивала мальчику бутерброд или яблоко. Съев яблоко, мальчик метал огрызок в балкон четвёртого этажа, целясь в алюминиевое ведро, стоявшее там, и, если выстрел бывал удачным, ведро отзывалось гулким колокольным звуком. Иногда он просто кидал огрызок вниз, наобум, и, подождав немного, выглядывал через перила: в кого попал?

А скоро мальчик обнаружил голубей, стал приходить на балкон с рогаткой и стрелять в голубей абрикосовыми косточками и кусочками цемента, которые он отколупывал от балкона. Сергей Иванович как-то заметил это, пристыдил из окна:

Эй, дяденька большой, ты что ж хулиганишь?

Мальчик засмеялся, покраснел и убежал в комнату.

Однако через день или два мальчик вновь появился на балконе и вновь готовил уроки и стрелял из рогатки. Потом неделю шли дожди и голуби получили передышку. А в середине мая, когда снова наладилась солнечная погода, однажды утром пришла неожиданная посетительница: высокая молодая дама в шуршащем плаще и с длинным цветастым зонтиком.

Здравствуйте, я Моргунова из шестого подъезда, - сказала дама, с треском складывая зонтик и входя в коридор. - Я пришла относительно голубей.

Заходите в комнату, милости просим, - сказала Клавдия Никифоровна.

Нет, спасибо, я на минутку. Я только насчёт голубей. Голуби ваши, да? Дело в том, что ваши голуби, эти милые существа, играют совершенно роковую роль в нашей семье. Нет, поймите меня правильно! Я против голубей в принципе ничего не имею... - Моргунова говорила таким громким, жизнерадостным голосом, что из своей комнаты вышла соседка Мария Алексеевна, и даже старушка Софья Леопольдовна, - глухая- глухая, а тоже услышала, - приползла из кухни.

Сергей Иванович не сразу сообразил, чего хочет дама с зонтиком. Упорным взглядом исподлобья он рассматривал её полное румяное лицо с маленьким ротиком, красиво обрисованным розовой помадой, её шуршащий переливчатый плащ, сопел трубкой и думал: до чего же народ стал балованный, это на удивленье! И то им не так, и другое, и чёрта лысого не хватает, а как в войну переживали - об этом уж никто не помнит. Вникнув, догадался: дама просит, чтоб голубей убрали. А спроси её - зачем? Почему такое это нужно, чтоб убрать? Кому птицы мешают? Она и не ответит, потому что одна блажь в голове, баловство.

Всё это Сергей Иванович подумал про себя, а в разговоре не проронил ни слова. Клавдия Никифоровна очень вежливо и разумно отвечала даме. Она сказала, что ученику необязательно готовить уроки на балконе и что от голубей никому не может быть беспокойства, если не обращать на них внимания и не шмалять в них из рогатки. Конечно, сказала она, с учениками хлопот довольно, кто говорит. Сама, слава богу, двоих вырастила, и внучка уже в третий ходит, в Мурманске живёт. Конечно, кто говорит: учиться нынче не сахар. Хоть в Москве, хоть где. С ребят требуют очень крепко...

Моргунова сказала, что ей, к сожалению, некогда разговаривать, она должна идти по делам, но напоследок повторила:

Вы уж, пожалуйста, ваших птиц уберите. Это наша категорическая просьба. А то муж хотел обратиться к общественности.

И, улыбнувшись приветливо, она ушла.

Сергей Иванович и Клавдия Никифоровна были несколько озадачены последними словами Моргуновой, но, поразмыслив, сочли всё происшествие пустяком, не стоящим внимания. А Мария Алексеевна, женщина деловитая (одиннадцать лет кассиршей на одном месте, в «Г астрономе»), сказала, что она хоть эту Моргунову не знает, но слышала, что у неё в прошлом году работала в домработницах такая Даша, хроменькая, которая сейчас работает у одного профессора в доме, где овощной магазин, и вот она, Мария Алексеевна, однажды познакомилась с этой Дашей в химчистке, и та порассказала ей всякого-разного про этих Моргуновых: сама, говорит, колотит мужа почём зря, и он ей тоже не даёт спуску. Каждую субботу у них гости, выпивка, музыку на полную силу запускают, так, что соседи стучат в стенку и жалуются. Так что, если она что скажет, можно и про неё сказать. Можно эту Дашу в крайнем случае разыскать, она в доме, где овощной, её там каждый знает, она хроменькая, приметная.

Старушка Софья Леопольдовна тоже была возмущена и кипятилась:

Какая наглость, вы подумайте! Я бы на вашем месте, Клавдия Никифоровна, ей ответила хорошенько! На мой характер, я бы ей задала перцу, нахалке этакой!

Сергей Иванович махнул рукой и ушёл в комнату. В окно увидел, как по двору идёт Василий Потапович, направляясь к деревянному столу, врытому подле забора, а за столом, в окружении мальчишек, уже сидят старик Колесов и молодой парень Мишаня Жабин, игрок хитрый и прижимистый: собираются воскресного козла забивать. Сергей Иванович играл обычно вечером, когда сходились люди солидные, испытанные годами и злопамятные друг против друга противники. Но сейчас, коли Василий Потапович нацелился играть, да и старик Колесов тут, грех не выйти.

Пойду, постучу до обеда, - сказал Сергей Иванович, выходя в коридор, где Клавдия Никифоровна продолжала пустой разговор с женщинами. - Позовёшь тогда...

Прошло несколько дней, и Клавдия Никифоровна опять заметила, как мальчишка в голубей стреляет. Только начала она ему выговаривать, как на балконе появилась Моргунова в длинном, из блестящего китайского шёлка халате и, не говоря ни слова - раз! раз! раз! - отхлопала парня по рукам. Тот в слёзы, а Моргунова повернулась к Клавдии Никифоровне и пригрозила на весь двор: если, мол, до завтра голубей не уберёте, будете иметь дело с домкомом.

Сергей Иванович, конечно, и не подумал голубей убирать. Да и куда их? В шкаф? Суп из них варить? Тут, правда, про голубей на короткое время забыли: за Борисом Евгеньевичем пришли ночью и увели. С понятыми. Шум был, топот, разговоры, жильцы, конечно, проснулись, вышли в коридор. Агния Николаевна стояла нечёсаная, белая и смотрела дико, как пьяная, а старушка Софья Леопольдовна кричала в голос. И только Маришка была спокойная, зевала спросонья, Борис Евгеньевич держал её на руках до двери. Жильцы с ним прощались. Клавдия Никифоровна сказала:

Да что ж это, Борис Евгеньевич?

А он посмотрел, улыбнулся:

Разве не знаете, Клавдия Никифоровна, я же вчера человека убил!

Потом долго, часа два, Сергей Иванович и Клавдия Никифоровна не могли заснуть, грели чайник на плитке, обсуждали шёпотом: мог ли Борис Евгеньевич человека убить? Вообще-то он был шутник, скорей всего пошутил. Скорей всего в библиотеке что-нибудь допустил, может, ценные книги портил или ещё что.

Спустя день-другой после этого случая пришёл член домкома Брыкин. Этого Брыкина, полковника в отставке, все в доме хорошо знали: с утра до вечера топтался он во дворе, следил за порядком, подгонял дворников или же сидел в домоуправлении и командовал как общественник слесарями и водопроводчиками, которые ему вовсе не подчинялись и часто даже не желали его слушать, но он никак не мог жить без того, чтобы кем-нибудь не командовать. Было ему лет семьдесят, но оттого, что он днями гулял на свежем воздухе, цвет лица у него был, как у милиционера, очень красный и здоровый. Ещё этот Брыкин ходил по квартирам и воевал с неплательщиками, а на самых злостных писал заявления в те места, где неплательщики работали.

Зайдя в квартиру, Брыкин в первую очередь спросил:

Сысойкина дома?

Нету, - сказала Клавдия Никифоровна.

Передайте, что если в течение двух дней не оплатит мартовскую жировку,

будем разбирать в товарищеском суде. И напишем по месту работы.

Хорошо, товарищ Брыкин, обязательно передадим. А мы-то уж давно!

Вы-то - я знаю. Насчёт вас тоже есть разговор. Можно к вам пройти?

Не дожидаясь ответа, Брыкин шагнул в комнату, сразу к окну, посмотрел на голубей и сказал:

Это надо убрать, граждане. Соседи протестуют, из шестьдесят второй квартиры. Согласно положению не имеете права.

Согласно какому такому положению? - спросил Сергей Иванович, который недавно пришёл с работы и сидел за столом, пил чай.

И тут же за столом сидела маленькая Маришка и тоже пила чай.

Имеется положение, - а как вы думали? - если соседи протестуют, то не можете держать никаких домашних животных, и птиц то же самое. Касается одинаково домашних животных или птиц, это безразлично. Могут до штрафа довести, так что советую убрать.

Ну что ж. - Сергей Иванович вздохнул. - До штрафа мы, конечно, не допустим, товарищ Брыкин. Мы их не заводили, нам что были они, что нет, всё едино. Вот девочка с ними занимается, а нам - что ж, пускай.

Девочка тем более не ваша. Это не причина.

Наша, наша, - сказала Клавдия Никифоровна и погладила Маришку по голове.

Где ж ваша? И масть не та. - Брыкин усмехнулся, передние зубы у него были золотые. Наклонившись к Сергею Ивановичу так, что красные щёки его свесились, как два мешочка, сказал вполголоса: - А приваживать не советую.

Тут в комнату заглянула Агния Николаевна, позвала Маришку ужинать.

А она уж ужинает, - сказала Клавдия Никифоровна. - Вон как хорошо ужинает.

Нет, нет, не надо мешать чужим людям, Мариша, скажи спасибо, и пойдём.

Агния Николаевна вошла в комнату, поздоровалась с Брыкиным, на что тот как-то

неопределённо, не глядя, кивнул, а может, просто опустил голову и вышло похоже, что кивнул, и взяла Маришку за руку. Но девочка не хотела вставать, неспешно допивала чай с блюдца и заедала баранкой.

Нам ваша дочка нисколько не мешает, - сказал Сергей Иванович.

Я понимаю, но у вас люди, а ей пора домой.

А ничего, пускай чайком погреется.

Мариша, я тебя прошу - быстрее!

Все, даже Брыкин, смотрели на девочку, уплетавшую баранку, с улыбкой, только мать стояла мрачно, глядя на дочь совсем не материнском, холодным взором.

Ну? - сказала Агния Николаевна.

Мам, а дядя говорит, что голубков надо убрать.

Надо - значит, надо.

Мам, а мне их жа-алко!

Мало ли что жалко. Вставай! Скажи спасибо, и пойдём. Нас бабушка ждёт. - И она потянула Маришку за руку из-за стола.

Да, да, голубков ваших надо убрать непременно, - сказал Брыкин.

Бледное личико Маришки вдруг скривилось, глаза закрылись, и она заревела. Клавдия Никифоровна стала её успокаивать, совала баранку. Сергей Иванович тоже встал из-за стола, Агния Николаевна тащила Маришку силой, а та ревела всё отчаянней. Агния Николаевна не говорила ни слова, лицо её как будто застыло, и только у самых дверей она вдруг стала кусать губы.

Брыкин сказал, когда мать и дочь скрылись:

Ну и соседи у вас! - И покрутил головой. - А насчёт птиц не затягивайте. К завтрему чтоб.

Сергей Иванович и Клавдия Никифоровна особенно не огорчились: жили без голубей и проживут. Штраф платить никому неохота. Клавдия Никифоровна сгребла всё голубиное семейство - и птенца великовозрастного, который уже летать начал, - и отнесла вместе с ящиком одному знакомому малому, сыну лифтёрши. Вот малый обрадовался-то!

Вечером о голубях не говорили. Точно их и не было никогда. После ужина пошли к Марии Алексеевне в дурачка перекинуться. Потом, когда вернулись и уже спать постелились, старушка Софья Леопольдовна постучала: Маришка плачет, не засыпает, хочет на голубков посмотреть.

Нету голубков! Всё! Улетели! - сказал Сергей Иванович сердито.

А на другой день, лишь только вошёл Сергей Иванович в дом, Клавдия Никифоровна ему радостно:

А у нас гости!

Кто такие?

Погляди вот...

Очень смеялись в тот вечер Сергей Иванович и Клавдия Никифоровна.

Мы-то их жалели, мы-то их кормили, а они нас разорить хотят, под штраф подвести!

Вскоре и малый, лифтёршин сын, прибежал испуганный:

Тётя Клава, у вас голуби?

Здесь, здесь. Забирай своё добро и береги лучше...

Отдали ему голубей, а Сергей Иванович взял молоток и подбил железный отлив таким образом, чтобы, если прилетят голуби в другой раз, сесть им было невозможно.

Утром Сергей Иванович прямо из постели, босой, подошёл к окну, глянул мать честная! - голуби тут как тут. Сидеть им нельзя, так они прицепились к железу и повисли. Все трое повисли. И как ухитрились, на чём держались непонятно. Эти висящие голуби выглядели так страшно, жутко и трогательно, что Сергей Иванович и Клавдия Никифоровна растерялись. Марию Алексеевну с племянником пригласили смотреть и Маришку позвали. Маришка оказалась больной, лежала в постели, вместо неё старушка Софья Леопольдовна пришла совсем согнутая, голова трясётся. Племянник Марии Алексеевны, человек учёный, студент института, сказал, что у голубей действует особенная привычка. Им, сказал, отбиться от вашего окна так же, трудно, как, например, Сергею Ивановичу бросить трубку курить. Старушка Софья Леопольдовна тоже удивлялась, ахала, потом сказала Клавдии Никифоровне шёпотом:

А у нас беда: Агнию с работы сократили. Как жить будем - не знаю. Книги продаём, ковёр продали... - И громко: - Нет, ваши птицы исключительно редкие! На мой характер, я бы их ни за что не отдала!

Сергей Иванович хмурился, глядя на голубей.

Ничего, ладно, - ворчал. - Долго не провисят, устанут...

И голуби правда улетали куда-то, но потом возвращались и снова, прицепившись к отливу, терпеливо висели. Так провисели они целый день. И тогда, поражённый этой удивительной преданностью, Сергей Иванович решился: будь что будет, пускай птицы остаются. Нельзя таких птиц отдавать. Два дня прошли спокойно, а на третий явился Брыкин.

Что ж, граждане? Акт будем составлять?

Ему показали, что ящика нет и даже отлив подогнут нарочно, и рассказали про лифтёршина сына и про то, как голуби возвращаются и висят, окаянные, и сделать с ними ничего невозможно. Брыкин разглядывал висящих голубей, качал головой, и его красные щёки тряслись, как два мешочка. Он спрашивал, который тут голубок и которая голубка, пытался взять их в руки и даже положил несколько крошек на карниз.

Поиграв с голубями, вздохнул, сказал тихо:

А всё равно, граждане, убрать надо неминуемо. И зачем вам, ей-богу, эту пакость держать, прости господи? Если ради девчонки, то могу сказать вполне ответственно, - он понизил голос, - не жильцы они тут. Ясно?

Какая девчонка! - Сергей Иванович махнул рукой. - Это нас не касается.

А нам, видишь, поступило заявление, и мы обязаны прислушаться и принять меры. Так что голуби считаются птица подозрительная, ненужная в наше время. И тем более ученик занимается и они ему мешают.

Ну, понятно, чего говорить. У вас тоже служба...

А как вы думали? Легко ли мне, старику, какой раз к вам на седьмой лезть да вниз топать? Одни вы, что ли, у меня? - Красное лицо Брыкина стало ещё гуще, малиново-красным, голос возвысился, белые стариковские глаза с неожиданной злобой уставились в Сергея Ивановича. - Зачем столько уговоров? Пригласить вас повесткой на товарищеский суд, акт составить да штраф влепить - и вся недолга!

Едва упросил Сергей Иванович отсрочку на два дня.

В субботу вечером Сергей Иванович посадил голубей в корзинку, накрыл тряпкой и поехал на Ленинградский вокзал. Он решил отвезти голубей своей сестре, которая жила за Клином, в ста пяти километрах от Москвы. Клавдия Никифоровна очень тревожилась за своего старика, особенно огорчилась тем, что не заставила Сергея Ивановича надеть вязаную телогрею и взять зонтик. Последнюю неделю зачастили грозовые дожди, в воскресенье тоже была гроза. Клавдия Никифоровна проклинала голубей, соседей, Брыкина, ей мерещились всякие напасти.

Сергей Иванович вернулся за полночь - продрогший, измученный, но довольный и с букетом сирени. Он рассказал, что голуби устроены прекрасно, лучшего и желать нельзя. Обе племянницы, девочки, счастливы до невозможности. Голубям отвели квартиру на чердаке, со всеми удобствами, с окном в сад - не то что ржавый отлив, где даже сесть некуда. А там-то помещение богатое, простор, воздух, сирень цветёт, воркуй на здоровье хоть сто лет.

Так что попали наши птахи как в дом родной, - закончил свой рассказ Сергей Иванович, усмехнулся устало. - Теперь уж не воротятся...

Воротились голуби во вторник.

Клавдия Никифоровна плакала, встречая мужа в дверях. Она сказала, что голуби прилетели днём, незадолго перед обедом, и мальчишка уже стрелял в них из рогатки.

Сергей Иванович на цыпочках, боком, подходил к окну, охваченный странным чувством, смесью восторга и испуга. Голуби висели в своей излюбленной позе, опрокинутые навзничь, зацепившись за ржавый отлив. Их крохотные бисерные глаза метали на Сергея Ивановича любовные взгляды.

В третий свой приход Брыкин принёс повестку в товарищеский суд: на субботу, на семнадцать часов, в помещении красного уголка.

Был сухой, жаркий, уже клонившийся к вечеру день начального лета. В пустынном дворе - детвора разъехалась по дачам и лагерям - лёгкий ветер мёл по асфальту невесомый прозрачно-серый тополиный пух. Отдельные пушинки достигали седьмого этажа, залетали в окна, а самые отважные, подхваченные тёплым воздухом, подымались ещё выше, над крышей, над палками антенн, в синее небо. Клавдия Никифоровна смотрела из окна, как её старик плетётся по двору, помахивая корзиной.

Через час он вернулся. Корзина была пуста. Клавдия Никифоровна сразу заметила, что от Сергея Ивановича пахнет вином и у него дрожат руки.

Отдал? - спросила Клавдия Никифоровна, почему-то испугавшись.

Не волнуйся, мать. Теперь - всё, порядок... Порядок, мать.

С какой же ты радости наклюкался? Постой-ка... - Клавдия Никифоровна осторожно сняла прицепившееся к пиджаку Сергея Ивановича маленькое белое пёрышко.

Это пух, мать. Пух с тополей - поняла? Поняла, старая, чего тебе говорят? Ух ты, мордаха! - Сергей Иванович с глупой пьяной суровостью взял пальцами Клавдию Никифоровну за щёки, сжал их и потряс грубовато, как делал когда-то давно, в молодости. И Клавдия Никифоровна вдруг вспомнила это, что было когда-то, и улыбнулась.

Белое пёрышко, которое она сняла с пиджака, медленно плыло в воздухе, кружилось, снижалось, но ветер из окна подхватил его, и оно взмыло вверх и тихо - никто не заметил - село на плечо Сергея Ивановича.

А потом - что ж?

Было лето, долгое и сухое, была осень с дождями, были холода, испортилось отопление в третьем подъезде, приходил Брыкин, составлял акт, две ночи спали в шубах, Клавдия Никифоровна мучилась с зубами, Агнию Николаевну с девочкой и старушкой Софьей Леопольдовной переселили куда-то на край Москвы, а в их две комнаты вселились новые жильцы, семь человек, все из Тулы, потом зима кончилась, ещё одно лето прошло, объявили амнистию, Сергею Ивановичу назначили пенсию, и он ушёл с работы и теперь садился за домино с раннего утра. Потом вышел приказ насчёт голубей разводить их как можно больше к фестивалю, встречать иностранцев, - и за них теперь не то что штраф, а спасибо говорили. И развелось их видимо-невидимо. Повсюду их кормили, на площадях, во дворах, ходили они стаями, толстые, вперевалку, летать ленились, а только ворковали целодневно да гадили где попало, особенно в углах дворов, по балконам и карнизам, и спасу от их пакости, желтовато-свинцовой, не было никакого. А в плохую погоду Сергей Иванович сидел дома и плёл для удовольствия маленькие корзинки из цветного полиэтиленового провода. Обрезки такого провода - то ли он был телефонный, то ли ещё для каких нужд - приносил Сергею Ивановичу сколько угодно племянник Марии Алексеевны, который уже закончил институт и работал на предприятии.

Примечания

Жировка - документ для оплаты коммунальных услуг, квитанция.

Моссовет - Московский городской совет - высший орган государственной власти в Москве с 1917 по 1993 гг.

Николай Заболоцкий

Последняя любовь

Задрожала машина и стала,

Двое вышли в вечерний простор,

И на руль опустился устало Истомлённый работой шофёр.

Вдалеке через стекла кабины Трепетали созвездья огней,

Пожилой пассажир у куртины

Задержался с подругой своей.

И водитель сквозь сонные веки

Вдруг заметил два странных лица,

Обращённых друг к другу навеки

И забывших себя до конца.

Два туманные лёгкие светаИсходили из них, и вокруг

Красота уходящего лета

Обнимала их сотнями рук.

Были тут огнеликие канны,

Как стаканы с кровавым вином,

И седых аквилегий султаны,

И ромашки в венце золотом.

В неизбежном предчувствии горя,

В ожиданье осенних минут,

Кратковременной радости море

Окружало любовников тут.

И они, наклоняясь друг к другу,

Бесприютные дети ночей,

Молча шли по цветочному кругу

В электрическом блеске лучей.

А машина во мраке стояла,

И мотор трепетал тяжело,

И шофёр улыбался устало,

Опуская в кабине стекло.

Он-то знал, что кончается лето,

Что подходят ненастные дни,

Что давно уж их песенка спета,

То, что, к счастью, не знали они.

Примечания

Куртина - клумба.

Аквилегии - цветы семейства лютиковых самых разнообразных расцветок.

ТВОРЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Герои чеховского рассказа «Учитель словесности» в один из вечеров оживленно обсуждают творчество А.С. Пушкина. Прочитайте этот фрагмент рассказа:

Теперь за чаем спор начался с того, что Никитин заговорил о гимназических экзаменах.

Позвольте, Сергей Васильич, - перебила его Варя. - Вот вы говорите, что ученикам трудно. А кто виноват, позвольте вас спросить? Например, вы задали ученикам VIII класса сочинение на тему: «Пушкин как психолог». Во-первых, нельзя задавать таких трудных тем, а во-вторых, какой же Пушкин психолог? Ну, Щедрин или, положим, Достоевский - другое дело, а Пушкин великий поэт и больше ничего.

Щедрин сам по себе, а Пушкин сам по себе, - угрюмо ответил Никитин.

Я знаю, у вас в гимназии не признают Щедрина, но не в этом дело. Вы скажите мне, какой же Пушкин психолог?

А то разве не психолог? Извольте, вам примеры.

И Никитин продекламировал несколько мест из «Онегина», потом из «Бориса Годунова».

Никакой не вижу тут психологии, - вздохнула Варя. - Психологом называется тот, кто описывает изгибы человеческой души, а это прекрасные стихи и больше ничего.

Я знаю, какой вам нужно психологии! - обиделся Никитин. - Вам нужно, чтобы кто-нибудь пилил мне тупой пилою палец и чтобы я орал во всё горло, - это, по-вашему, психология.

Плоско! Однако вы все-таки не доказали мне: почему же Пушкин психолог?

Когда Никитину приходилось оспаривать то, что казалось ему рутиной,

узостью или чем-нибудь вроде этого, то обыкновенно он вскакивал с места, хватал себя обеими руками за голову и начинал со стоном бегать из угла в угол. И теперь то же самое: он вскочил, схватил себя за голову и со стоном прошелся вокруг стола, потом сел поодаль.

За него вступились офицеры. Штабс-капитан Полянский стал уверять Варю, что Пушкин в самом деле психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернет сказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.

Какова была бы ваша позиция в развернувшейся дискуссии? С кем из ее участников вы бы согласились, а кому возразили? По каким именно аспектам? Заинтересовала ли вас тема сочинения, которую Никитин дал ученикам? (кратко объясните свою позицию) Сформулируйте ту тему, на которую вам было бы по-настоящему интересно писать о Пушкине. Запишите свое «выступление» в дискуссии на этом чеховском вечере.

Похожие работы:

Конгресса: www.az-chita.ru/congress E-mail: congress@...»

«1. Угнетение сознание больного (вплоть до полной потери) бывает присиндроме:2. Симптом сосудистые звездочки или телеангиоэктазии представляет собой:3. Симптом "Печеночные ладони" представляет собой:4. Распластанный живот и выбухание боковых его отделов ("ля...»

«Осмотр на дому неврологом ГП № 144, директором Благотворительного фонда помощи больным БАС, к.м.н. Г.Н. Левицким 06.04.2012Рыбакова Наталья Александровна, 53 лет Жалобы на затруднение отхаркивания и дыхания, иногда поперхивания пищей, огрубение голоса, отсутствие движений в руках и ногах. Пациентка больна с июн...»

«АВТОРЫ: заведующий кафедрой лучевой диагностики государственного учреждения образования "Белорусская медицинская академия последипломного образования", академик НАН Беларуси, доктор медицинских наук, профессор А.Н.Михайлов; профессор кафедры лучевой диагностики государственного учреждения образования "Белорусская...» СОЧЕТАННЫМИ,МНОЖЕСТВЕННЫМИ И ИЗОЛИРОВАННЫМИ ТРАВМАМИ,СОПРОВО...»

«Тема урока: "Клинические и лабораторные методы диагностики беременности у самок с/х животных" Дисциплина: Акушерство, гинекология и биотехника размножения Преподаватель: Баженов Куандык Садырович Группа – ВЕТ 32 специальность "Ветеринария" Цели урока:1. Образовательная. Вооружение учащихся знаниями, приобретение на...»

«Вопросы для подготовки к гос. экзамену (группа БМАС-5) Дисциплина: Медицинские приборы, аппараты, системы и комплексы Классификация и сущность методов рентгеновской интроскопии Рентгеновская трубка и ее характеристики Разновидности рентгеновских трубок Общая схема электроп...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - интернет материалы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Степан Писахов бессмертен. Дело не просто в том, что его сборники сказок издаются, а картины экспонируются. Важнее другое: каждый северянин, читавший Писахова, смотрит на свой край писаховскими глазами. Не гранитным монументом и официальным почтением обеспечено писаховское бессмертие, а его повседневным присутствием в нашей жизни. Чего, казалось бы, хорошего в нашей бесконечной темной зиме, а вспомнишь, как весело приносить домой охапки северного сияния или перекидываться на улице мороженым словом приветным - и не так тяжело зимовать. Отвечая на вопрос о том, где он родился, Писахов в одном из писем объясняет: "Родился в Архангельске в той самой комнате, где теперь моя мастерская. Если старый план Архангельска перечеркнуть вдоль и поперек, то в перекрестке, в центре, - дом - место, где я родился".

Раньше, говорят, любой школьник мог показать приезжим, где живет сказочник Писахов. Почтальоны безошибочно приносили письма с адресом "Архангельск, Писахову". Все гости города спешили первым делом посетить его дом (Поморская, 27). Бывали здесь известные на весь мир полярники, ученые, писатели.

В фонде архангельской духовной консистории в метрической книге Рождественской церкви г.Архангельска на 1879г. есть актовая запись под №37, где написано: "13 окт. 1879г. у мещанина Григория Михайловича Пейсахова и законной его жены Ирины Ивановны родился сын Стефан".

Отец писателя Год Пейсах, мещанин Шкловского общества Могилевской губернии (Белоруссия) крестился, стал Григорием Пейсаховым, получил отчество Михайлович от крестного отца архангельского мещанина Михаила Прохорова. Здесь он женился, записался в купеческую гильдию. Евреи, записываясь в состав купечества, получали право повсеместного жительства, вне зависимости от так называемой черты оседлости (110км от столичных городов). Согласно материалам Первой Всероссийской переписи населения 1897г., в семье 49-летнего купца были жена Ирина Ивановна, 45 лет, сын Степан 17 лет и дочери Таисья, Серафима и Евпраксинья, соответственно 18, 13 и 11 лет. Свое основное занятие купец определил как "Золотых и серебряных дел мастерство", а побочное - "торговля разными хозяйственными принадлежностями". На деле это означало, что Григорий Михайлович имел ювелирную мастерскую и небольшой магазин. В семье купца работали три человека прислуги: экономка, кучер и кухарка. Кроме того, Г.Писахов содержал подмастерье и одного ученика.

Ирина Ивановна, мать Писахова, была дочерью писаря конторы над Архангельским портом Ивана Романовича Милюкова и его жены Хионии Васильевны. Хиония Васильевна была староверкой, "строга и правильна в вере". Душа художника и сказочника С.Г. Писахова вылепилась в раннем детстве под влиянием двух противоположных стихий: устремление к Царю небесному материнской старообрядческой веры и отцовской жаждой практического устроения на земле зажиточной жизни. Рос мальчик в атмосфере староверческих правил жизни. Знакомство с песнями, псалмами и гимнами религиозно-сектантской поэзии давало уму особое направление. "Соединение Бога с человеком, земного с небесным… отождествление человека с Богом - какое широкое поле для фантазии!" - писал историк раскола И.М. Добротворский. Не удивительно, что герой Писахова может передвигать реки, ловить ветер. О причастности своей к "роду староверскому" Писахов никогда не забывал и в знак уважения к религиозным воззрениям своих предков написал с натуры этюд, а затем картину "Место сожжения протопопа Аввакума в Пустозерске".

Отец пытался приучить мальчика к ювелирным и граверным делам. Когда вслед за старшим братом Павлом, художником-самоучкой, Степан потянулся к живописи, это не понравилось отцу, который внушал сыну: "Будь сапожником, доктором, учителем, будь человеком нужным, а без художника люди проживут". "Чтение преследовалось", - вспоминал Писахов. Тайком забирался под кровать с любимой книгой и там читал. Огромное впечатление произвела книга Сервантеса "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский". Она подогревала желание Писахова убежать из-под опеки отца. Сам Писахов был похож чем-то на Дон-Кихота. Наверное, своей любовью к добру и справедливости, неприятием неправды и человеческой черствости. Всю свою жизнь он искал царство "искренних, простых отношений".

В гимназию Писахов не попал (по возрасту), окончил всего лишь городское училище и то с запозданием. Бегство и странничество виделось ему единственным выходом из тисков домашней жизни, и после окончания городского училища в 1899г. он устремляется вначале на Соловки, потом поступил на лесозавод рубщиком ("заработал за лето 50 руб."). Потом - Казань, попытка поступить в художественную школу. Попытка оказалась неудачной, в 1902г. он уезжает в Петербург и поступает в художественное училище барона Штиглица (училище технического рисования и прикладного искусства, ныне училище им. Мухиной). Наиболее способные ученики могли получить дополнительную подготовку по станковой живописи и ваянию. Преподаватели высоко оценили дарование Писахова, и он несколько лет занимался живописью под руководством академика А.Н. Новоскольцева. На получаемые из дома ежемесячные 10 руб. Писахов на протяжении 3-х лет влачит полуголодное существование, овладевая в училище профессией учителя рисования и художника-прикладника, а на занятиях в частных школах - живописью. О трудностях, которые он пережил в Петербурге, можно судить по названию воспоминаний, которые не завершил: "Ненаписанная книга. Голодная Академия". Но Писахов не унывал: много читал (полюбил Достоевского), ходил в музеи и театр. В 1905г., не закончив курс обучения, Писахов вместе с большой группой студентов уходит из училища (за выступление с речью против самодержавия был исключен без права продолжения художественного образования в России). Не имея на руках диплома о праве занятия учительской должности (аттестат был выдан в 1936г.), лишенный всяческих источников существования Писахов готов признать ошибочным свой выбор пути художника. Обращается к поиску "божией правды", сначала у святынь Новгорода, а позднее, летом 1905г. - на арктическом Севере ("мир только что создан"). Новая Земля, становище Малые Кармакулы. Не расставался с мольбертом. С сочувствием отнесся к ненцам - добрым, наивным и бесхитростным обитателям Новой Земли. Писателя поразили их сказки про людей, "которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы… Если они перестают любить, сейчас же умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса". Какой-то полярный исследователь написал: "Кто побывал в Арктике, тот становится подобен стрелке компаса - всегда поворачивается на Север". Только на Новую Землю Писахов плавал не менее 10 раз, последний в 1946г. Поиск божественной "солнечной теплоты", которая могла бы возродить в человеке духовную природу, Писахов начинает в Арктике и продолжает осенью того же 1905 года в странах средиземноморья, куда попадает с толпой паломников. "Там, думал, увижу самое прекрасное на земле!" Осенью 1905г. попал в Иерусалим, остался без гроша. Был писарем у архиерея в Вифлееме. Получил разрешение у турецких властей - на право рисовать во всех городах Турции и Сирии. Потом Египет. Мать высылала 10 руб. в месяц в очередной пункт назначения. Писахов был аскетически неприхотлив и верил в людей. В трудную минуту - выручали. На пароходе от ледяного ветра его укрыл буркой старый болгарин, в Александрии ограбили - русский эмигрант накормил, дал в долг. Почти целую зиму занимался в Свободной академии художеств в Париже. В Риме выставил свои работы, они потрясли зрителей серебряным сиянием ("север дает"). Вернулся домой в Архангельск. "Как будто глаза прополоскались! Где деревья, красивее наших берез? … А… летние ночи, полные света без теней - это так громадно по красоте…".

Три зимы после путешествия на юг 1907-1909 гг. Писахов провел в Петербурге в мастерской художника Я.С. Гольдблата. Избежал увлечения модернизмом (весьма скромная дань: "Сны" и "Церковь, путь к которой потерян"). Летом - Карское море, Печора, Пинега и Белое море. Из поездок по Пинеге и Печоре привез 2 цикла: "Северный лес" и "Старые избы". "Старые избы" - небольшая часть огромной работы, проделанной Писаховым для увековечения памятников северной архитектуры. Все в сумрачных серо-коричневых тонах. К ним присоединяются и обширные этнографические зарисовки.

В 1982г. С.Н. Марков, писатель, историк-краевед, издал летопись самых знаменитых путешественников России, в которую по праву вошел Писахов. Самыми памятными поездками Писахов считал плавание в 1906г. по Карскому морю на корабле "Св.Фока", участие в 1914г. в поисках Георгия Седова, исследование земли саамов, присутствие при основании первых станций радиотелеграфа на Югорском Шаре, Маре-Сале и острове Вайгач. Все увиденное запечатлел в пейзажах, которые выставлялись в Архангельске, Петербурге, Москве, Берлине, Риме. Очень любил бывать на Кий острове (Белое море). В его картинах беломорского цикла - ощущение бесконечности мироздания. Природа раскрывается перед человеком, сливается с его существом. Кажется, что главная тема этих картин - тишина, рождающая творческую сосредоточенность. Картины просты по сюжету: камни, берег моря, сосны. Особый свет: серебристый зимой и золотисто-жемчужный летом. Удивляет умение показать бесчисленное множество оттенков белого.

В 1910г. в Архангельске проходила выставка "Русский Север". Писахов принял самое активное участие в организации её художественного отдела и выставил более двухсот своих картин. 60 работ Писахова были представлены на Царскосельской юбилейной выставке 1911 года, посвященной 200-летию Царского Села. В 1912г. за участие в выставке "Север в картинках" в Петербурге он получил Большую серебряную медаль. Его картины экспонируются на "Выставке трех" (Я.Бельзена, С.Писахова, И.Ясинского) в Петербурге в 1914г. Художник был тогда в расцвете своих творческих сил. Возможно, на одной из этих выставок и произошел его разговор с художником И.Репиным, о котором он упоминает в письме искусствоведу М.В. Бабенчикову (1956г.): "На выставке Илья Ефимович (Репин) хорошо отнесся к моим работам. Ему особенно понравилась "Сосна, пережившая бури" [в настоящее время картина, к сожалению, утеряна]. Илья Ефимович уговаривал сделать большое полотно. Я бормотал что-то о размерах комнаты. "Знаю: холст на стене над кроватью, краски на кровати и до стены два шага. Ко мне в Пенаты. И места будет довольно, и краски можете не привозить". Товарищи поздравляли, зависти не скрывали. А я … не поехал, боялся, что от смущения не будет силы работать".

Первая мировая война прервала художественную деятельность Писахова. В 1915г. он был призван в армию, служил ратником ополчения в Финляндии, а в 1916г. был переведен в Кронштадт. Здесь его застала февральская революция. С первых дней работал в Кронштадтском Совете рабочих и солдатских депутатов, оформлял первомайскую демонстрацию (1917г.), выступал с докладами перед солдатами и матросами.

После демобилизации 1918г. вернулся в Архангельск. Заряд творческой энергии, от рождения заложенный в Писахове, был столь велик, что одного увлечения живописью уже казалось недостаточно для полного выражения индивидуальности. Писахов берется за перо. Впервые записывать свои рассказы Писахов стал ещё до революции по совету И.И. Ясинского - писателя, журналиста, известного как редактор журналов "Беседа" и "Новое слово". Тогда эта попытка закончилась неудачей. Теперь Писахов решил попробовать свои силы в жанре очерков ("Самоедская сказка" и "Сон в Новгороде"), где воссоздает портреты современников. Оба эти очерка были опубликованы в архангельской газете "Северное утро", которая издавалась поэтом-суриковцем и журналистом М.Л. Леоновым. В мае 1918г. последовал арест М.Л. Леонова и закрытие газеты. Эти события не могли не вызвать у местной интеллигенции чувство внутреннего протеста.

В июне 1918 в Архангельске открывается персональная выставка Писахова. А 2 августа в Архангельск вошли интервенты. "Население встречало с энтузиазмом проходившие части". (Из воспоминаний С.Добровольского, возглавлявшего в те годы военно-судебное ведомство Северной области). В числе народа, стоявшего на парадной пристани Архангельского порта, был и С.Г. Писахов. В то время он желал видеть в городе не диктатуру большевиков, а объединение всех демократических сил.

На первых порах интервенты пытались заигрывать с население, представляя себя защитниками демократии. Временное правительство Северной области терпимо относилось к творческой интеллигенции, яркими представителями которой были Л.Леонов, Б.Шергиным и С.Писахов. Они имели возможность устраивать выставки картин, публиковались в газетах, выпустили сборник "На Севере дальнем". Все трое не подозревали, что ситуация может резко измениться и их творческая активность будет расценена как пособничество "белым". В ночь на 19 февраля 1920г. в Архангельск вступили части Красной Армии. Л.Леонов сразу же покинул Архангельск, перебрался на юг России; Б.Шергина пригласили в Москву в Институт детского чтения; Писахов же не в силах был покинуть родной дом и любимый Север. Он чувствовал, что Архангельск, особенности родного края делают его личностью, именно творческой личностью. Больше всего на свете он любил этот свой дом. Ему оставалось только одно - найти форму поведения, позволившую бы выжить и сохранить творческое лицо в условиях власти, которая никогда ничего не забывала и не прощала. Но через много лет, когда он был уже известным сказочником и художником, нашлись все же люди, которые из зависти или по другой какой причине стали писать пасквили во все инстанции и способствовали тому, чтобы "белогвардейское" прошлое прочно укрепилось за Писаховым.

Тогда, в 1920-м, после освобождения Архангельска войсками Красной Армии Писахов начинает активно работать. В 1920-1921 гг. он подготовил 5 своих выставок. Губисполком поручает ему приведение в порядок музеев Архангельска. По заданию московского Музея Революции делает зарисовки мест боев с интервентами на Севере, а для Русского музея - зарисовки памятников архитектуры на Мезени и Пинеге. Осенью 1920г. участвует в комплексной экспедиции в Большеземельскую тундру.

В 1923г. Писахов ведет сбор материалов для этнографической экспозиции Севера на первой Всесоюзной сельскохозяйственной и кустарно-промысловой выставке в Москве.

В 1927г. его картина "Памятник жертвам интервенции на о.Иоканьга" занимала центральное место на всесоюзной выставке "10 лет Октября", за неё он был премирован персональной выставкой, состоявшейся через год в Москве. Две его картины были приобретены ВЦИКом и помещены в кабинете М.И. Калинина.

Но особую известность С.Г. Писахов снискал как автор изумительных, поистине неповторимых сказок. "Рассказывать свои сказки я начал давно. Часто импровизировал и очень редко записывал. Первая сказка "Ночь в библиотеке" мной была написана, когда мне было 14 лет". Первая его опубликованная сказка "Не любо - не слушай…" появилась в 1924г. в сборнике "На Северной Двине", издаваемом архангельским обществом краеведения. По своему характеру она так отличалась от традиционного фольклора, что составители сборника пустили её в печать без подзаголовка. Писахов решился дать сказку в сборник по совету Б.Шергина и А.Покровской, сотрудников московского Института детского чтения. Именно их поддержка помогла Писахову найти свой путь в литературе. Сказка "Не любо - не слушай" стала тем материнским ложем, из которого вышли ставшие знаменитыми "Морожены песни", "Северно сияние", "Звездный дождь". Писахов сразу нашел удачный образ рассказчика (Сеня Малина из деревни Уймы), от лица которого и повел повествование во всех своих сказках. Сказки также публиковались в губернской газете "Волна" и краевой газете "Правда Севера".

Но пробиться на страницы столичных журналов Писахову долгое время не удавалось. Лишь в 1935 году он сумел опубликовать несколько своих сказок в журнале "30 дней". Они вышли в 5 номере журнала под заголовком "Мюнхаузен из деревни Уйма". Теперь Писахов уже не терзался сомнениями по поводу "писать или бросить". "Когда сказки стали появляться в "30 дней", меня как подхлестнуло". За короткое время (1935-1938 годы) этот популярный журнал Союза писателей опубликовал более 30-ти сказок Писахова. Словом, открыл сказочника именно этот журнал. Публикации в "30 дней" ускорили издание первой книги Писахова, которая вышла в Архангельске в 1938г. А вскоре появилась и вторая книга (1940г.). В эти книги вошло 86 сказок. Сказки Писахова - это продукт индивидуального писательского творчества. Народные по духу, они имеют мало общего с традиционной фольклорной сказкой. У чудес в сказках Писахова совершенно иная природа, чем у чудес народных сказок. Они порождены писательской фантазией и вполне мотивированы, хотя мотивировка эта не реалистична, а фантастична. "В сказках не надо сдерживать себя - врать надо вовсю", - утверждал писатель, понимая, что никаких строгих канонов у литературной сказки нет и быть не может. Один из излюбленных приемов Писахова - материализация природных явлений (слова застывают льдинками на морозе, северное сияние дергают с неба и сушат т.д.) становится толчком для развития авторской фантазии во многих сказках. Это во многом определяет тот особый юмор, который так характерен для сказок Писахова: все, о чем говорится в них, вполне может быть, если в самом начале допустить существование таких овещественных явлений.

В 1939г., когда Степану Григорьевичу уже было 60 лет, его приняли в члены Союза писателей. Он мечтал о выходе книги в Москве. Перед войной в Москве, в ГИЗе подготовили книгу сказок Писахова, но она так и осталась в рукописи. Когда начались боевые действия, сказочная тематика отошла на второй план.

Годы войны Писахов провел в Архангельске, разделяя со своими земляками все невзгоды тыловой жизни. Часто вместе с другими литераторами был желанным гостем в госпиталях. Из письма А.И. Вьюркову - московскому писателю, постоянному корреспонденту С.Г. Писахова в 40-е годы: "Время не ждет, стукнуло 65. Была собрана юбилейная комиссия. Надо было подписать отношение в Москву для утверждения о разрешении юбилея. … Кому надо было подписать… - отменил. Просто запретил! И всё. Даже учительской пенсии нет, даже возрастной нет. Живу перевертываюсь… Порой хочется жить. Хочется дождаться конца погани - фашистов. На мне одежда расползается. Пальто донашиваю отцовское!… А я еще тяну, все еще как-то нахожу возможность оплатить обед, штопать одежду, утешаюсь мыслями: вычеркнуть юбилей смогли - вычеркнуть меня из существования могут. Вычеркнуть мои работы - картины, сказки… Врут-с! Не вычеркнуть!"

После войны Писахов приносит в Архангельское издательство рукопись, состоящую из ста написанных им сказок. Её "два года перечитывали…" и наконец отобрали девять сказок. Эту маленькую книжечку, опубликованную в 1949г., Писахов отослал И.Эренбургу с просьбой "помочь подтолкнуть в издании мои сказки". Но лишь в 1957г. в издательстве "Советский писатель" появилась первая "московская" книга Писахова. К писателю приходит всесоюзная известность. 80-летие со дня рождения широко отмечают в Архангельске. Центральные и местные издания публикуют статьи о "северном волшебнике слова".

Перу Степана Григорьевича принадлежат также интересные путевые очерки, рассказывающие об освоении Арктики, об экспедициях в Заполярье, заметки, дневники, опубликованные в большинстве своем после смерти писателя.

Основным заработком для Писахова до войны и после войны были уроки рисования. Почти четверть века проработал он в школах Архангельска. Преподавать рисование начал в 1928г. Работал в третьей, шестой и пятнадцатой школах. В автобиографии, датированной 23 октября 1939г., он писал: "Мои ученики без добавочной художественной подготовки поступали в художественные вузы, что считаю тоже своей наградой". Из воспоминаний его бывшего ученика, художник-график Ю.М. Данилова: "Прежде всего, человек необыкновенный, с необыкновенным багажом знаний, с необыкновенной щедростью отдачи всего, что знал и умел, с необыкновенной добротой". Они познакомились, когда Юра был учеником 3-й архангельской школы, где Писахов преподавал рисование. Разглядев в Юре дарование на уроках рисования, Писахов пригласил его в студию, которую открыл у себя в мастерской. После войны Ю. Данилов поступил в Академию художеств на архитектурный факультет. И только приехал в родной Архангельск - встретил на улице Писахова. Степан Григорьевич тут же предложил Данилову проиллюстрировать свою книжку сказок. То ли хотел помочь материально вчерашнему фронтовику, то ли подталкивал своего ученика, студента архитектурного факультета, на художественную стезю. Как бы то ни было, книжка вышла в 1949г. и стала первым опытом Данилова в иллюстрации. Писахов сам никогда не иллюстрировал свои сказки. Именно скромность не позволяла ему это сделать. А чужим иллюстрациям от души радовался. Считал, что каждый имел право на свое прочтение его сказок. Этим он и дорожил. Десятки художников их оформляли, почти у каждого есть находки.

С.Г. Писахов издавна привлекал к себе внимание. О нем начали писать ещё в двадцатые-тридцатые годы. Но, за небольшим исключением, это были работы "малого жанра": газетные статьи, заметки, очерки. Всем, интересующимся его жизнью, Степан Григорьевич, как правило, рассказывал о себе одно и то же, но зато давал факты эффектные, поражающие необычностью. Перекочевывая из одного очерка в другой, они придавали образу сказочника особую колоритность. Большинство ранних работ о Писахове написано его собратьями по перу - писателями и журналистами. Даже при скудности фактов они сумели создать такой яркий и точный портрет, что Писахов предстает перед читателями как живой. Но удивительно, что никто не описал его молодым. Даже писатель И Бражнин, который уехал из Архангельска в 1922г., пишет, что Писахов уже тогда "был живой исторической достопримечательностью Архангельска". А "исторической достопримечательности" было сорок три года. И Борис Пономарев, журналист, историк северной литературы, который был знаком с Писаховым более четверти века, признавался, что помнит его только таким. Все как будто забыли, каким Писахов был до революции. А ведь тогда это был невысокого роста крепкий и здоровый мужчина, выглядевший моложе своего возраста, всегда чисто выбритый и опрятно одетый. Учеба в Петербурге, знакомство с художественными коллекциями России, Франции, Италии, богатейшие впечатления от путешествий по Средней Азии и арабскому Востоку - все это вылепило фигуру яркого, образованного, умного и наблюдательного интеллигента. Однако после победы диктатуры пролетариата эти достоинства не только не были востребованы, но и вызывали подозрение. В целях самосохранения Писахов резко меняет свой облик, манеру поведения, стиль общения с окружающими. Он надевает карнавальную маску бахаря-сказочника: отращивает бороду, появляется на людях в поношенной одежде и старомодной шляпе, осваивает лексику простонародья. Кроме того, за стариковской внешностью легче было спрятать бедность, от которой он страдал смолоду, скрыть болезненную стеснительность, неровности характера, иногда чересчур вспыльчивого. Он выбрал образ старика, чудака, человека со странностями и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах.

В людях Степан Григорьевич больше всего ценил искренность, фальшивого или корыстного человека чувствовал за версту. Был раним и обидчив, любил поворчать, хотя всерьез за себя постоять не умел.

В последние годы своей жизни Писахов не любил говорить о возрасте: "Я привык быть под "стеклянным колпаком". Это удобно: в гололедицу поддерживают, в трамвай подсаживают. На вопрос, который год, - говорю: в субботу будет 500!" (Из письма прозаику Александру Зуеву от 2 сент. 1959г.). Полушутя-полусерьезно Степан Григорьевич не раз говорил, что собирается отметить не только свой вековой юбилей, но и непременно дожить до 2000 года. Об этом он написал последнюю свою сказку, правда, оставшуюся неопубликованной. Майским днем 1960 года его не стало.

Как же мы, его земляки, сохраняем память о нем? Дом Писахова. Его уже нет в Архангельске. Сейчас на этом месте стоит 9-этажное здание. И улицы его имени тоже нет. Правда, есть музей Писахова на его родной Поморской улице. В деревне Уйма, откуда родом герой его сказок Сеня Малина, с 2006г. проводится праздник "Малиновые зори". И есть сам Писахов. В своих изумительных и вечных сказках, в своих мудрых полотнах, в памяти современников, в рисунках его учеников, в книжках, которые он десятками щедро раздаривал детям.

Страница:

Писахов Степан Григорьевич (13.10.1879—3.05.1960), сказочник. Родился в Архангельске в семье ремесленника — ювелира и гравера. Окончил городское училище в Архангельске, затем учился в художественном училище барона Штиглица в Петербурге. Как художник, продолжил свое образование в Париже и в частной мастерской в Петербурге, И. Е. Репин приглашал его работать в своей мастерской. В 1899 Писахов участвовал в художественной выставке в Петербурге, в 1907 его картины были выставлены в Риме, в 1910 — в Архангельске, в 1912 он был удостоен серебряной медали на художественной выставке в Петербурге.

По материнской линии Писахов происходил из д. Труфанова Гора на р. Пинеге. «Вам бы ранней весной да вверх по Пинеге-реке в многоводье подняться, — писал позднее Писахов. — Как раз попали бы в песенье. Весной праздники. Оживает XVI век. Девки-хваленки в досельных больших нарядах, да обряды, да песни, да присказы». Брат бабушки, дед Леонтий, был профессиональный сказочник, с детства будущий писатель жил среди богатого северного словотворчества. Поэтому для него органично стремление вернуть литературе исконный лад стародавней русской речи. Ее истоки отыскивались в подлинных записях сказок, песен, пословиц, и не только в записях, а прежде всего в их еще живом в ту пору звучании.

Пингвины у нас хоть не водятся, но приезжают на заработки, с шарманкой ходят да с бубном, а ины облизьяной одеваются, всяки шутки представляют, им и не пристало облизьяной одеваться - ноги коротки, ну, да мы не привередливы, нам хоть и не всамделишная облизьяна, лишь бы смешно было.

Писахов Степан Григорьевич

Писахов словно вышел на городскую улицу из древней русской сказки. У него было и обличье сказочное, он походил на сказочного волшебника: «Стоило заглянуть в его глаза, спрятавшиеся под кустистыми бровями, чтобы почувствовать: перед вами настоящий сказочник». Писахов не был типично «письменным» писателем, по его признанию, сочинять и рассказывать свои сказки он «начал давно, записывал редко». Особенности текстов Писахова обусловлены устностью, «аудиторностью» их рождения, долгое время сказки Писахова бытовали именно в устном его исполнении и в устных же слушательских пересказах. Первые отзывы о его творчестве были опубликованы не как о сказочнике, а как о художнике — в 1918 газета «Северный день» опубликовала статьи Л. Леонова «К предстоящей выставке картин художника Писахова» и «Поэт Севера». Лишь в 1924 в сборнике «На Северной Двине» были напечатаны его сказки из цикла «Северный Мюнхгаузен». В 1927 северные сказки в записи и с комментариями Писахова были опубликованы в альманахе «Советская страна». В 1938—40 в Архангельске вышли сказки Писахова в 2 книгах. В 1940 «Литературная газета» опубликовала материалы обсуждения сказок Писахова на конференции писателей.

География активного творческого кругозора Писахова поразительно широка — от Новой Земли до Каира. Много впечатлений ему как художнику дали еще юношеские его путешествия в Италии, Франции, Турции и Египте. Но основной темой его и как художника, и как писателя стал родной Север, его образы, его речь. Писахов познавал Север детально и разносторонне, в качестве художника, фольклориста и этнографа обследовал берега Белого моря, бывал на Новой Земле, в водах Югорского Шара, принимал участие в арктических экспедициях. Писахов — представитель того времени, которое ощутило оскудение фольклора, отсюда стремление соединить фольклорные традиции и перспективные возможности литературы письменной.

Язык сказок Писахову, по его признанию, ближе, чем обычный литературный язык. Сказка — это школа освоения народного языка, его весомости, образности, значительности, «непраздности». О Писахове еще до войны свидетельствовали: «побасенки, напевки и говорушки цветут в каждой сказке». Но особенно любы сказочнику поговорки, которые, как говорил сам Писахов, норовисты: под руку подвертываются до поры до времени, зря не встрянут. Сказка — это и лирика, от склонности Писахова к лиризму; термин Писахова — «психоколорит» — относится не только к живописи, но и к сказке. А о творческой фантазии Писахова дают представление уже сами названия сказок — «Оглобля расцвела», «Месяц с небесного чердака», «На треске гуляли», «Брюки в восемнадцать верст длины», «Морожены песни», «Баня в море», «На Уйме кругом света».

Несомненна, однако, и реалистичность сказовой основы. Свои сказки Писахов ведет от имени Сени Малины, а Сеня Малина в самом деле жил в д. Уйма неподалеку от Архангельска. У Писахова видим в сказках вполне современные реалии: женщина требует от мужа, чтобы тот отправил ее в город «на короткой волне», а муж склонен отправить ее на «волне длинной», как более ему подходящей; в др. сказке медведь говорит по телефону. Без песни, по выражению Сени Малины, «внутрях у нас потемки», песней мы свое «нутро проветриваем»; песня и сказка становятся учителями жизни, сказочник раскрывает ее красоту, учит привязанности к родной земле. Камешек с Новой Земли Писахов возил с собой в Египет, побывал тот камешек и на пирамиде Хеопса, был Писахов на Ниле, в Палестине, но по возвращении в Архангельск произнес: «Как будто глаза прополоскались! Где деревья красивее наших берез? Их нет».

Северные сказки, в том числе: Морожены песни; Оглушительно ружьё; Налим Малиныч; Сахарна редька; Апельсин и др. сказки

Сын еврея-выкреста из Могилева, купца Григория Михайловича Пейсахова (Гоя Пейсаха) и дочери поморских рыбаков, потомственной староверки Ирины Ивановны Милюковой, Степан Григорьевич Пейсахов, более известный под литературной фамилией Писахов, родился 25 октября 1879 г. в Архангельске. Гой Пейсах владел ювелирной мастерской и небольшим магазином. Крестился он незадолго до свадьбы, но православие принял искренне и сознательно. Даже отчество себе взял по имени крестного отца - архангельского мещанина Михаила Прохорова.
Дед будущего писателя по материнской линии Иван Романович Милюков занимал в городе высокий пост - являлся писарем конторы над Архангельским портом. Большую роль в судьбе Степана сыграла бабка его Хиония Васильевна Милюкова, часто поминавшая своего покойного брата, профессионального поморского сказочника-рассказчика Леонтия. Этот помор звался артелями в экспедиции специально для того, чтобы долгими темными вечерами рассказывать им на сон грядущий всевозможные байки, пока все не уснут. За это Леонтий получал двойную долю. Байки его никто не записал, но некоторые из них Хиония по памяти рассказывала внуку.
У мальчика были 13 братьев и сестер. Старший брат Павел ко времени рождения Степана сбежал в Америку. В старости сказочник остался со старшей сестрой Серафимой, все другие родичи умерли.
Поскольку безалаберный беглец Павел увлекался живописью и стал художником-самоучкой, отец сделал все возможное, чтобы отвадить Степана от искусства и литературы - мальчику даже запрещалось читать книги. Он обязан был стать ювелиром и перенять ремесло отца.
В учение юного Пейсахова отдали поздно, он едва успел окончить городское училище, а для гимназии был уже непригоден по возрасту. Сразу после училища в 1899 г. молодой человек постарался избавиться от родительской опеки: ушел на Соловки, оттуда - в Казань, где провалил экзамены в художественную школу.
Однако Степан оказался человеком упорным. В 1902 г. он поехал в Петербург и с успехом поступил в художественное училище барона Штиглица. Отец простил беглеца, даже ежемесячно посылал ему немного денег, что позволило Степану Григорьевичу помаленьку овладевать мастерством живописца. В 1905 г. он имел неосторожность произнести на публике революционную речь против самодержавия, после чего был исключен из училища без диплома и профессии.
Прихватив мольберт, Пейсахов отправился бродяжничать по свету - в Новгород Великий, оттуда на арктический Север, на Новую Землю, к ненцам, откуда паломником отправился в Палестину. Без гроша в кармане ухитрился побывать в Иерусалиме, Турции, Сирии и Египте. Подработать удалось только в Вифлееме - писарем у архиерея. Кормили молодого человека добрые люди и талант художника.
В 1909 г. Пейсахов добрался до Парижа, где всю зиму учился в Свободной академии художеств. Поскольку в те времена французы активно отрицали классическую живопись, бродяжка предпочел оставить академию и вернулся в Россию.
Несколько лет Степан Григорьевич делил свою жизнь между Петербургом, где продолжил обучаться живописи, и Севером, где путешествовал и писал родную природу. В 1914 г. как знаток края он даже участвовал в неудачной экспедиции по спасению Георгия Седова.
С 1910 г. Пейсахова стали приглашать к участию в художественных выставках - в Архангельске, Петербурге, Москве, Берлине, Риме. Выставлялся он под фамилией Писахов, этот псевдоним закрепился за художником и писателем на всю жизнь.
В 1915 г., вскоре после начала Первой мировой войны, Степан Григорьевич был призван в армию. Поначалу служил ополченцем в Финляндии, потом его перевели в Кронштадт. Там Писахов и встретил Февральскую революцию, был даже избран в местный Совет рабочих и крестьянских депутатов.
Социалистическая революция позволила Писахову демобилизоваться, и он вернулся в Архангельск. Степан Григорьевич и прежде пытался записывать свои устные рассказы. Если верить его воспоминаниям, то первая сказка под названием «Ночь в библиотеке» была им записана еще в 1893 г. Первую книжку писатель выпустил в 1916 г. Это были его этнографические исследования народов Севера с многочисленными авторскими иллюстрациями. Сразу после революции Степана Григорьевича просто потянуло к литературному творчеству. Первыми его произведениями стали очерки «Самоедская сказка» и «Сон в Новгороде». Оба очерка опубликовала в 1918 г. в архангельской газете «Северное утро».
В начале августа 1918 г. в город вошли интервенты. Оккупация длилась до февраля 1920 г. Когда Архангельск был освобожден частями Красной армии, новая власть стала активно привлекать Степана Григорьевича к сотрудничеству в качестве художника и организатора музеев. Государство даже купило у Писахова две картины, которые украшали стены кабинета председателя ВЦИК М.И. Калинина. Однако с 1928 г. главным источником его существования стало преподавание рисования. Почти четверть века Писахов работал в школах Архангельска - последовательно в 3, 6 и 15 школах.
Всесоюзную славу Писахову принесли его сказки. Первая - «Не любо - не слушай» - вошла в сборник 1924 г. «На Северной Двине», выпущенный архангельским обществом краеведения. Писахов согласился на публикацию по совету его друзей - Бориса Викторовича Шергина и Анны Константиновны Покровской, сотрудников московского Института детского чтения.
Через 4 года сказочник нашел человека, от имени которого и рассказывал свои сказки. Сам Писахов рассказал об этом так: «С Сеней Малиной я познакомился в 1928 г. Жил Малина в деревне Уйме, в 18 км от города. Это была единственная встреча. Старик рассказывал о своем тяжелом детстве. На прощанье рассказал, как он с дедом “на корабле через Карпаты ездил” и “как собака Розка волков ловила”. Умер Малина, кажется, в том же 1928 г. Чтя память безвестных северных сказителей - моих сородичей и земляков, - я свои сказки веду от имени Сени Малины».
Одно время Степан Григорьевич публиковал свои сказки в губернской газете «Волна» и краевой газете «Правда Севера». Но мечтой его было попасть на страницы столичных журналов. Только 1935 г. на страницах журнала Союза писателей «30 дней» № 5 были опубликованы несколько его сказок под общим и весьма надуманным названием «Мюнхгаузен из деревни Уйма». Успех был велик, в течение 1935 - 1938 гг. «30 дней» опубликовал более 30-ти сказок Писахова.
Журнальные публикации способствовали выходу в Архангельске в 1938 г. первой книги сказок писателя. Вторая последовала в 1940 г. В обе книги вошли 86 сказок. Готовили его книгу и в московском издательстве, но началась война.
Во время Великой Отечественной войны престарелый Степан Григорьевич оставался в Архангельске, жил в ужасающей бедности.
В первый же мирный год Писахов принес в Архангельское издательство книгу, в которую вошло более 100 сказок. С ее публикацией тянули 2 года, а в 1949 г. издали тоненькую книжечку, включавшую 9 произведений.
Тогда Писахов обратился за помощью в Москву, к И.Г. Эренбургу. Помог ли всесильный любимец Сталина или нет, но только в 1957 г. в издательстве «Советский писатель» появилась первая всесоюзная книга Степана Григорьевича. И к сказочнику пришла слава.
Уже близилось его 80-летие. Всю жизнь Писахов прожил одиноко, ни жены у него не было, ни любовницы, ни детей. Только старшая сестра Серафима Григорьевна, работавшая раньше в областной библиотеке, скрашивала его одиночество. У брата и сестры была большая просторная комната в доме их родителей, который еще в 1920-х гг. стал коммуналкой. Соседи со стариками враждовали, даже натравливали на них своих детей и внуков. Серафима умерла незадолго до юбилея брата.
Сам юбилей сказочника Архангельск отметил шумно и радостно. Насколько было радостно самому юбиляру - сказать трудно. После этого писатель прожил чуть менее полугода.
Умер Степан Григорьевич Писахов 3 мая 1960 г. в Архангельске. Похоронили его на Ильинском кладбище города.

Хоть я в Томске и давно уже живу, но все же посещает меня иногда грусть и тоска по своим родным краям. Скучаю, тянет. А когда тянет вариантов два: или поехать на родину или прикоснуться к родным вещам, людям, пусть и виртуально. Но как оказалось, приезжая на родину, я не получаю того заряда и удовлетворения. Жизнь меняется и родные места кажутся уже не такими как в детстве. И я поняла, что тоскую я по конкретным людям, вещам, обстановке и настроению. А чтобы это воссоздать - ездить не обязательно. И я стала перебирать все в памяти: что дает мне максимальное ощущение комфорта и радости, когда я думаю о доме.
Вот следующий пост - об этом.
Этот человек был частью моей архангельской жизни. Я выросла на его книжках, с его героями сказок, а теперь я открываю его и как удивительнейшего человека (но об этом позже). Его сказки были неразрывной частью моего детства, и только теперь я понимаю - насколько органично они вписывались туда. Как будто сказки - но это не сказки, это сушшая правда, вот люди не дадут соврать.

Кто не знает сказок Степана Писахова? А кто не видел мультфильмов по его сказочкам? Морожены песни, Перепелиха и т.д…
Всем кто не знает сюда:

К слову сказать, на мой вкус именно Леонов лучше всех озвучил эти сказки. Есть возможность сравнить - ниже другой вариант озвучания сказок Писахова.

http://www.skazka.mrezha.ru/frame.htm?/art/pisahov.htm
http://predanie.ru/audio/audioknigi/Stepan_Pisakhov/ - аудио сказок Писахова с пластинки 1978 года.

Степан Писахов бессмертен. Дело не просто в том, что его сборники сказок издаются, а картины экспонируются. Важнее другое: каждый северянин, читавший Писахова, смотрит на свой край писаховскими глазами. Не гранитным монументом и официальным почтением обеспечено писаховское бессмертие, а его повседневным присутствием в нашей жизни. Чего, казалось бы, хорошего в нашей бесконечной темной зиме, а вспомнишь, как весело приносить домой охапки северного сияния или перекидываться на улице мороженым словом приветным - и не так тяжело зимовать.

К сказителям на Севере всегда относились с огромным уважением. Во время промысла сказителям выплачивали два пая: один – за участие в промысле, другой – за сказывание. Пережить северную ночь, которая длится полгода, без сказки, наверное, было бы очень трудно.

Отвечая на вопрос о том, где он родился, Писахов в одном из писем объясняет: "Родился в Архангельске в той самой комнате, где теперь моя мастерская. Если старый план Архангельска перечеркнуть вдоль и поперек, то в перекрестке, в центре, - дом - место, где я родился".
Писахов – удивительный сказочник. Нет для его героя Сени Малины невозможного. Захочет – пиво на звездном дожде сварит. Захочет – на бане в море за рыбой пойдет. Надо будет – из болота на ружье выстрелится. Или на Луну с помощью самовара улетит да там от рук злющих «лунных баб» чуть не погибнет.
Необычно принимали Писахова в 1939 году в Союз советских писателей. Писаховские тексты оказались в руках у Фадеева и Караваевой. И вместо того чтобы обсуждать, как полагается, достоинства и недостатки этих текстов, они принялись, перебивая друг друга, читать сказки одну за другой. Не могли остановиться. А слушатели помирали со смеху, чуть ли не сползая на пол.
Его язык чист, первозданен. В этом языке дышат века. Именно так, наверное, говорили новгородцы, четыреста или пятьсот лет назад обживавшие побережье Белого моря.

Раньше, говорят, любой школьник мог показать приезжим, где живет сказочник Писахов. Почтальоны безошибочно приносили письма с адресом "Архангельск, Писахову". Все гости города спешили первым делом посетить его дом (Поморская, 27). Бывали здесь известные на весь мир полярники, ученые, писатели.

Человека, будто вышедшего из глубины веков, трудно представить розовощеким юношей. Для него есть привычный образ – образ старика. Но у этого старика часто оказываются молодыми глаза. Так было и с Писаховым. Его все вспоминают стариком. Вспоминают его брови – страшные, взъерошенные, сердитые (а в глазах – лукавинка, а в бороде добрая усмешка).

Отец писателя Год Пейсах, мещанин Шкловского общества Могилевской губернии (Белоруссия) крестился, стал Григорием Пейсаховым, получил отчество Михайлович от крестного отца архангельского мещанина Михаила Прохорова. Здесь он женился, записался в купеческую гильдию. Евреи, записываясь в состав купечества, получали право повсеместного жительства, вне зависимости от так называемой черты оседлости (110 км от столичных городов). Согласно материалам Первой Всероссийской переписи населения 1897 г., в семье 49-летнего купца были жена Ирина Ивановна, 45 лет, сын Степан 17 лет и дочери Таисья, Серафима и Евпраксинья, соответственно 18, 13 и 11 лет. Свое основное занятие купец определил как "Золотых и серебряных дел мастерство", а побочное - "торговля разными хозяйственными принадлежностями". На деле это означало, что Григорий Михайлович имел ювелирную мастерскую и небольшой магазин. В семье купца работали три человека прислуги: экономка, кучер и кухарка. Кроме того, Г. Писахов содержал подмастерье и одного ученика.

Ирина Ивановна, мать Писахова, была дочерью писаря конторы над Архангельским портом Ивана Романовича Милюкова и его жены Хионии Васильевны. Хиония Васильевна была староверкой, "строга и правильна в вере". Душа художника и сказочника С.Г. Писахова вылепилась в раннем детстве под влиянием двух противоположных стихий: устремление к Царю небесному материнской старообрядческой веры и отцовской жаждой практического устроения на земле зажиточной жизни. Рос мальчик в атмосфере староверческих правил жизни. Знакомство с песнями, псалмами и гимнами религиозно-сектантской поэзии давало уму особое направление. "Соединение Бога с человеком, земного с небесным… отождествление человека с Богом - какое широкое поле для фантазии!" - писал историк раскола И.М. Добротворский. Не удивительно, что герой Писахова может передвигать реки, ловить ветер. О причастности своей к "роду староверскому" Писахов никогда не забывал.

Отец пытался приучить мальчика к ювелирным и граверным делам. Когда вслед за старшим братом Павлом, художником-самоучкой, Степан потянулся к живописи, это не понравилось отцу, который внушал сыну: "Будь сапожником, доктором, учителем, будь человеком нужным, а без художника люди проживут". "Чтение преследовалось", - вспоминал Писахов. Тайком забирался под кровать с любимой книгой и там читал. Огромное впечатление произвела книга Сервантеса "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский". Она подогревала желание Писахова убежать из-под опеки отца. Сам Писахов был похож чем-то на Дон-Кихота. Наверное, своей любовью к добру и справедливости, неприятием неправды и человеческой черствости. Всю свою жизнь он искал царство "искренних, простых отношений".

В гимназию Писахов не попал (по возрасту), окончил всего лишь городское училище и то с запозданием. Бегство и странничество виделось ему единственным выходом из тисков домашней жизни, и после окончания городского училища в 1899 г. он устремляется вначале на Соловки, потом поступил на лесозавод рубщиком ("заработал за лето 50 руб."). Потом - Казань, попытка поступить в художественную школу. Попытка оказалась неудачной, в 1902 г. он уезжает в Петербург и поступает в художественное училище барона Штиглица (училище технического рисования и прикладного искусства, ныне училище им. Мухиной). Наиболее способные ученики могли получить дополнительную подготовку по станковой живописи и ваянию. Преподаватели высоко оценили дарование Писахова, и он несколько лет занимался живописью под руководством академика А.Н. Новоскольцева.

На получаемые из дома ежемесячные 10 руб. Писахов на протяжении 3-х лет влачит полуголодное существование, овладевая в училище профессией учителя рисования и художника-прикладника, а на занятиях в частных школах - живописью. О трудностях, которые он пережил в Петербурге, можно судить по названию воспоминаний, которые не завершил: "Ненаписанная книга. Голодная Академия". Но Писахов не унывал: много читал (полюбил Достоевского), ходил в музеи и театр.

В 1905 г., не закончив курс обучения, Писахов вместе с большой группой студентов уходит из училища (за выступление с речью против самодержавия был исключен без права продолжения художественного образования в России). Не имея на руках диплома о праве занятия учительской должности (аттестат был выдан в 1936 г.), лишенный всяческих источников существования Писахов готов признать ошибочным свой выбор пути художника. Обращается к поиску "божией правды", сначала у святынь Новгорода, а позднее, летом 1905 г. - на арктическом Севере ("мир только что создан").

Новая Земля, становище Малые Кармакулы. Не расставался с мольбертом.

С сочувствием отнесся к ненцам - добрым, наивным и бесхитростным обитателям Новой Земли. Писателя поразили их сказки про людей, "которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы… Если они перестают любить, сейчас же умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса".

Какой-то полярный исследователь написал: "Кто побывал в Арктике, тот становится подобен стрелке компаса - всегда поворачивается на Север". Только на Новую Землю Писахов плавал не менее 10 раз, последний в 1946 г.

Поиск божественной "солнечной теплоты", которая могла бы возродить в человеке духовную природу, Писахов начинает в Арктике и продолжает осенью того же 1905 года в странах средиземноморья, куда попадает с толпой паломников. "Там, думал, увижу самое прекрасное на земле!" Осенью 1905 г. попал в Иерусалим, остался без гроша. Был писарем у архиерея в Вифлееме. Получил разрешение у турецких властей - на право рисовать во всех городах Турции и Сирии. Потом Египет. Мать высылала 10 руб. в месяц в очередной пункт назначения. Писахов был аскетически неприхотлив и верил в людей. В трудную минуту - выручали. На пароходе от ледяного ветра его укрыл буркой старый болгарин, в Александрии ограбили - русский эмигрант накормил, дал в долг. Почти целую зиму занимался в Свободной академии художеств в Париже. В Риме выставил свои работы, они потрясли зрителей серебряным сиянием ("север дает").

Вернулся домой в Архангельск. "Как будто глаза прополоскались! Где деревья, красивее наших берез? … А… летние ночи, полные света без теней - это так громадно по красоте…".

Три зимы после путешествия на юг 1907-1909 гг. Писахов провел в Петербурге в мастерской художника Я.С. Гольдблата. Избежал увлечения модернизмом (весьма скромная дань: "Сны" и "Церковь, путь к которой потерян"). Летом - Карское море, Печора, Пинега и Белое море. Из поездок по Пинеге и Печоре привез 2 цикла: "Северный лес" и "Старые избы". "Старые избы" - небольшая часть огромной работы, проделанной Писаховым для увековечения памятников северной архитектуры. Все в сумрачных серо-коричневых тонах. К ним присоединяются и обширные этнографические зарисовки.

В 1982 г. С.Н. Марков, писатель, историк-краевед, издал летопись самых знаменитых путешественников России, в которую по праву вошел Писахов. Самыми памятными поездками Писахов считал плавание в 1906 г. по Карскому морю на корабле "Св. Фока", участие в 1914 г. в поисках Георгия Седова, исследование земли саамов, присутствие при основании первых станций радиотелеграфа на Югорском Шаре, Маре-Сале и острове Вайгач. Все увиденное запечатлел в пейзажах, которые выставлялись в Архангельске, Петербурге, Москве, Берлине, Риме.

Очень любил бывать на Кий острове (Белое море).

В его картинах беломорского цикла - ощущение бесконечности мироздания. Природа раскрывается перед человеком, сливается с его существом. Кажется, что главная тема этих картин - тишина, рождающая творческую сосредоточенность. Картины просты по сюжету: камни, берег моря, сосны. Особый свет: серебристый зимой и золотисто-жемчужный летом. Удивляет умение показать бесчисленное множество оттенков белого.

В 1910 г. в Архангельске проходила выставка "Русский Север". Писахов принял самое активное участие в организации её художественного отдела и выставил более двухсот своих картин. 60 работ Писахова были представлены на Царскосельской юбилейной выставке 1911 года, посвященной 200-летию Царского Села. В 1912 г. за участие в выставке "Север в картинках" в Петербурге он получил Большую серебряную медаль. Его картины экспонируются на "Выставке трех" (Я. Бельзена, С. Писахова, И. Ясинского) в Петербурге в 1914 г. Художник был тогда в расцвете своих творческих сил. Возможно, на одной из этих выставок и произошел его разговор с художником И. Репиным, о котором он упоминает в письме искусствоведу М.В. Бабенчикову (1956 г.): "На выставке Илья Ефимович (Репин) хорошо отнесся к моим работам. Ему особенно понравилась "Сосна, пережившая бури" [в настоящее время картина, к сожалению, утеряна]. Илья Ефимович уговаривал сделать большое полотно. Я бормотал что-то о размерах комнаты. "Знаю: холст на стене над кроватью, краски на кровати и до стены два шага. Ко мне в Пенаты. И места будет довольно, и краски можете не привозить". Товарищи поздравляли, зависти не скрывали. А я … не поехал, боялся, что от смущения не будет силы работать".

Первая мировая война прервала художественную деятельность Писахова. В 1915 г. он был призван в армию, служил ратником ополчения в Финляндии, а в 1916 г. был переведен в Кронштадт. Здесь его застала февральская революция. С первых дней работал в Кронштадтском Совете рабочих и солдатских депутатов, оформлял первомайскую демонстрацию (1917 г.), выступал с докладами перед солдатами и матросами.

После демобилизации 1918 г. вернулся в Архангельск. Заряд творческой энергии, от рождения заложенный в Писахове, был столь велик, что одного увлечения живописью уже казалось недостаточно для полного выражения индивидуальности. Писахов берется за перо. Впервые записывать свои рассказы Писахов стал ещё до революции по совету И.И. Ясинского - писателя, журналиста, известного как редактор журналов "Беседа" и "Новое слово". Тогда эта попытка закончилась неудачей. Теперь Писахов решил попробовать свои силы в жанре очерков ("Самоедская сказка" и "Сон в Новгороде"), где воссоздает портреты современников. Оба эти очерка были опубликованы в архангельской газете "Северное утро", которая издавалась поэтом-суриковцем и журналистом М.Л. Леоновым. В мае 1918 г. последовал арест М.Л. Леонова и закрытие газеты. Эти события не могли не вызвать у местной интеллигенции чувство внутреннего протеста.

В июне 1918 в Архангельске открывается персональная выставка Писахова. А 2 августа в Архангельск вошли интервенты. "Население встречало с энтузиазмом проходившие части". (Из воспоминаний С. Добровольского, возглавлявшего в те годы военно-судебное ведомство Северной области). В числе народа, стоявшего на парадной пристани Архангельского порта, был и С.Г. Писахов. В то время он желал видеть в городе не диктатуру большевиков, а объединение всех демократических сил.

На первых порах интервенты пытались заигрывать с населением, представляя себя защитниками демократии. Временное правительство Северной области терпимо относилось к творческой интеллигенции, яркими представителями которой были Л. Леонов, Б. Шергиным и С.Писахов. Они имели возможность устраивать выставки картин, публиковались в газетах, выпустили сборник "На Севере дальнем". Все трое не подозревали, что ситуация может резко измениться и их творческая активность будет расценена как пособничество "белым".

В ночь на 19 февраля 1920 г. в Архангельск вступили части Красной Армии. Л. Леонов сразу же покинул Архангельск, перебрался на юг России; Б. Шергина пригласили в Москву в Институт детского чтения; Писахов же не в силах был покинуть родной дом и любимый Север. Он чувствовал, что Архангельск, особенности родного края делают его личностью, именно творческой личностью. Больше всего на свете он любил этот свой дом. Ему оставалось только одно - найти форму поведения, позволившую бы выжить и сохранить творческое лицо в условиях власти, которая никогда ничего не забывала и не прощала. Но через много лет, когда он был уже известным сказочником и художником, нашлись все же люди, которые из зависти или по другой какой причине стали писать пасквили во все инстанции и способствовали тому, чтобы "белогвардейское" прошлое прочно укрепилось за Писаховым.

Тогда, в 1920-м, после освобождения Архангельска войсками Красной Армии Писахов начинает активно работать. В 1920 - 1921 гг. он подготовил 5 своих выставок. Губисполком поручает ему приведение в порядок музеев Архангельска. По заданию московского Музея Революции делает зарисовки мест боев с интервентами на Севере, а для Русского музея - зарисовки памятников архитектуры на Мезени и Пинеге. Осенью 1920 г. участвует в комплексной экспедиции в Большеземельскую тундру.

В 1923 г. Писахов ведет сбор материалов для этнографической экспозиции Севера на первой Всесоюзной сельскохозяйственной и кустарно-промысловой выставке в Москве.

В 1927 г. его картина "Памятник жертвам интервенции на о. Иоканьга" занимала центральное место на всесоюзной выставке "10 лет Октября", за неё он был премирован персональной выставкой, состоявшейся через год в Москве. Две его картины были приобретены ВЦИКом и помещены в кабинете М.И. Калинина.

Но особую известность С.Г. Писахов снискал как автор изумительных, поистине неповторимых сказок. "Рассказывать свои сказки я начал давно. Часто импровизировал и очень редко записывал. Первая сказка "Ночь в библиотеке" мной была написана, когда мне было 14 лет". Первая его опубликованная сказка "Не любо - не слушай…" появилась в 1924 г. в сборнике "На Северной Двине", издаваемом архангельским обществом краеведения. По своему характеру она так отличалась от традиционного фольклора, что составители сборника пустили её в печать без подзаголовка. Писахов решился дать сказку в сборник по совету Б. Шергина и А. Покровской, сотрудников московского Института детского чтения. Именно их поддержка помогла Писахову найти свой путь в литературе. Сказка "Не любо - не слушай" стала тем материнским ложем, из которого вышли ставшие знаменитыми "Морожены песни", "Северно сияние", "Звездный дождь".

Писахов сразу нашел удачный образ рассказчика (Сеня Малина из деревни Уймы), от лица которого и повел повествование во всех своих сказках. Сказки также публиковались в губернской газете "Волна" и краевой газете "Правда Севера".

Памятник Сене-Малине на улице Архангельска. Чумбаровка.

Но пробиться на страницы столичных журналов Писахову долгое время не удавалось. Лишь в 1935 году он сумел опубликовать несколько своих сказок в журнале "30 дней". Они вышли в 5 номере журнала под заголовком "Мюнхаузен из деревни Уйма". Теперь Писахов уже не терзался сомнениями по поводу "писать или бросить". "Когда сказки стали появляться в "30 дней", меня как подхлестнуло". За короткое время (1935 - 1938 годы) этот популярный журнал Союза писателей опубликовал более 30-ти сказок Писахова. Словом, открыл сказочника именно этот журнал. Публикации в "30 дней" ускорили издание первой книги Писахова, которая вышла в Архангельске в 1938 г. А вскоре появилась и вторая книга (1940 г.). В эти книги вошло 86 сказок. Сказки Писахова - это продукт индивидуального писательского творчества. Народные по духу, они имеют мало общего с традиционной фольклорной сказкой. У чудес в сказках Писахова совершенно иная природа, чем у чудес народных сказок. Они порождены писательской фантазией и вполне мотивированы, хотя мотивировка эта не реалистична, а фантастична. "В сказках не надо сдерживать себя - врать надо вовсю", - утверждал писатель, понимая, что никаких строгих канонов у литературной сказки нет и быть не может. Один из излюбленных приемов Писахова - материализация природных явлений (слова застывают льдинками на морозе, северное сияние дергают с неба и сушат т.д.) становится толчком для развития авторской фантазии во многих сказках. Это во многом определяет тот особый юмор, который так характерен для сказок Писахова: все, о чем говорится в них, вполне может быть, если в самом начале допустить существование таких овещественных явлений.

В 1939 г., когда Степану Григорьевичу уже было 60 лет, его приняли в члены Союза писателей. Он мечтал о выходе книги в Москве. Перед войной в Москве, в ГИЗе подготовили книгу сказок Писахова, но она так и осталась в рукописи. Когда начались боевые действия, сказочная тематика отошла на второй план.

Годы войны Писахов провел в Архангельске, разделяя со своими земляками все невзгоды тыловой жизни. Часто вместе с другими литераторами был желанным гостем в госпиталях. Из письма А.И. Вьюркову - московскому писателю, постоянному корреспонденту С.Г. Писахова в 40-е годы:
"Время не ждет, стукнуло 65. Была собрана юбилейная комиссия. Надо было подписать отношение в Москву для утверждения о разрешении юбилея. … Кому надо было подписать… - отменил. Просто запретил! И всё. Даже учительской пенсии нет, даже возрастной нет. Живу перевертываюсь… Порой хочется жить. Хочется дождаться конца погани - фашистов. На мне одежда расползается. Пальто донашиваю отцовское!… А я еще тяну, все еще как-то нахожу возможность оплатить обед, штопать одежду, утешаюсь мыслями: вычеркнуть юбилей смогли - вычеркнуть меня из существования могут. Вычеркнуть мои работы - картины, сказки… Врут-с! Не вычеркнуть!"

После войны Писахов приносит в Архангельское издательство рукопись, состоящую из ста написанных им сказок. Её "два года перечитывали…" и наконец отобрали девять сказок. Эту маленькую книжечку, опубликованную в 1949 г., Писахов отослал И. Эренбургу с просьбой "помочь подтолкнуть в издании мои сказки". Но лишь в 1957 г. в издательстве "Советский писатель" появилась первая "московская" книга Писахова. К писателю приходит всесоюзная известность. 80-летие со дня рождения широко отмечают в Архангельске. Центральные и местные издания публикуют статьи о "северном волшебнике слова".

Перу Степана Григорьевича принадлежат также интересные путевые очерки, рассказывающие об освоении Арктики, об экспедициях в Заполярье, заметки, дневники, опубликованные в большинстве своем после смерти писателя.

Основным заработком для Писахова до войны и после войны были уроки рисования. Почти четверть века проработал он в школах Архангельска. Преподавать рисование начал в 1928 г. Работал в третьей, шестой и пятнадцатой школах. В автобиографии, датированной 23 октября 1939 г., он писал: "Мои ученики без добавочной художественной подготовки поступали в художественные вузы, что считаю тоже своей наградой" . Из воспоминаний его бывшего ученика, художник-график Ю.М. Данилова: "Прежде всего, человек необыкновенный, с необыкновенным багажом знаний, с необыкновенной щедростью отдачи всего, что знал и умел, с необыкновенной добротой" . Они познакомились, когда Юра был учеником 3-й архангельской школы, где Писахов преподавал рисование. Разглядев в Юре дарование на уроках рисования, Писахов пригласил его в студию, которую открыл у себя в мастерской. После войны Ю. Данилов поступил в Академию художеств на архитектурный факультет. И только приехал в родной Архангельск - встретил на улице Писахова. Степан Григорьевич тут же предложил Данилову проиллюстрировать свою книжку сказок. То ли хотел помочь материально вчерашнему фронтовику, то ли подталкивал своего ученика, студента архитектурного факультета, на художественную стезю. Как бы то ни было, книжка вышла в 1949 г. и стала первым опытом Данилова в иллюстрации. Писахов сам никогда не иллюстрировал свои сказки. Именно скромность не позволяла ему это сделать. А чужим иллюстрациям от души радовался. Считал, что каждый имел право на свое прочтение его сказок. Этим он и дорожил. Десятки художников их оформляли, почти у каждого есть находки.

С.Г. Писахов издавна привлекал к себе внимание. О нем начали писать ещё в двадцатые-тридцатые годы. Большинство ранних работ о Писахове написано его собратьями по перу - писателями и журналистами. Даже при скудности фактов они сумели создать такой яркий и точный портрет, что Писахов предстает перед читателями как живой. Но удивительно, что никто не описал его молодым.

Даже писатель И. Бражнин, который уехал из Архангельска в 1922 г., пишет, что Писахов уже тогда "был живой исторической достопримечательностью Архангельска". А "исторической достопримечательности" было сорок три года. И Борис Пономарев, журналист, историк северной литературы, который был знаком с Писаховым более четверти века, признавался, что помнит его только таким. Все как будто забыли, каким Писахов был до революции. А ведь тогда это был невысокого роста крепкий и здоровый мужчина, выглядевший моложе своего возраста, всегда чисто выбритый и опрятно одетый. Учеба в Петербурге, знакомство с художественными коллекциями России, Франции, Италии, богатейшие впечатления от путешествий по Средней Азии и арабскому Востоку - все это вылепило фигуру яркого, образованного, умного и наблюдательного интеллигента.

Однако после победы диктатуры пролетариата эти достоинства не только не были востребованы, но и вызывали подозрение. В целях самосохранения Писахов резко меняет свой облик, манеру поведения, стиль общения с окружающими. Он надевает карнавальную маску бахаря-сказочника: отращивает бороду, появляется на людях в поношенной одежде и старомодной шляпе, осваивает лексику простонародья. Кроме того, за стариковской внешностью легче было спрятать бедность, от которой он страдал смолоду, скрыть болезненную стеснительность, неровности характера, иногда чересчур вспыльчивого. Он выбрал образ старика, чудака, человека со странностями и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах.

В людях Степан Григорьевич больше всего ценил искренность, фальшивого или корыстного человека чувствовал за версту. Был раним и обидчив, любил поворчать, хотя всерьез за себя постоять не умел.
В последние годы своей жизни Писахов не любил говорить о возрасте: "Я привык быть под "стеклянным колпаком". Это удобно: в гололедицу поддерживают, в трамвай подсаживают. На вопрос, который год, - говорю: в субботу будет 500!" (Из письма прозаику Александру Зуеву от 2 сент. 1959 г.). Полушутя-полусерьезно Степан Григорьевич не раз говорил, что собирается отметить не только свой вековой юбилей, но и непременно дожить до 2000 года. Об этом он написал последнюю свою сказку, правда, оставшуюся неопубликованной. Майским днем 1960 года его не стало.

Как же мы, его земляки, сохраняем память о нем? Дом Писахова. Его уже нет в Архангельске. Сейчас на этом месте стоит 9-этажное здание. И улицы его имени тоже нет.

Правда, есть музей Писахова на его родной Поморской улице.

В деревне Уйма, откуда родом герой его сказок Сеня Малина, с 2006 г. проводится праздник "Малиновые зори".

Жители Архангельска считают С.Г. Писахова символом города, поэтому видят необходимость в существовании памятника. По их мнению, памятник - дань уважения к писателю, что позволяет горожанам не забывать о своем известном земляке. Горожане отмечали, что вид памятника соответствует стилистике самих сказок
Писахова и его манере поведения, при этом некоторые из информантов ссылаются на литературу о писателе: «Автор памятника С. Писахову Сергей Сюхин. Памятник сделан в натуральный рост Писахова - 1м 46 см. Степан Писахов писал своему другу А. К. Покровской: "Мой вид столетнего часто помогает при встрече с приезжими. Местные знают. А по сей причине (не в оговор сказать!) не знаю очередей и затруднений при "шествии по граду" - надо придерживаться патриаршего стиля. " Мистификатор по натуре, Писахов сам ещѐ в молодые годы создал из себя старика. Первой приметой этого образа стали усы, борода, длинные волосы. Постепенно Писахов добавил к своей внешности и такие атрибуты старости, как бормотная речь, старомодная темная одежда, старушечья кошелка и с широкими полями шляпа, которую помнит весь Архангельск." И.Б. Пономарева " "Главы из жизни Степана Писахова" (Архангельск, 2005) . (Г.П.)

И есть сам Писахов.

В своих изумительных и вечных сказках, в своих мудрых полотнах, в памяти современников, в рисунках его учеников, в книжках, которые он десятками щедро раздаривал детям.

Соч.:

Не любо - не слушай //На Северной Двине: Сборник / Арханг. о-во краеведения. Архангельск, 1924.- С.74-80;
Сказки.- Архангельск, 1938;
Сказки.- Архангельск, 1949;
Сказки.- М., 1957;
Сказки /Предисл. Ш. Галимова.- Архангельск, 1977;
Сказки / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. А.А. Горелов.- М., 1978;
Сказки. Очерки. Письма / Сост., авт. вступ. ст. и коммент. И.Б. Пономарева.- Архангельск, 1985.- (Рус. Север);
Не любо - не слушай: сказки.- Калининград, 2004.

Русские советские писатели-прозаики: биобиблиогр. указ.- Л., 1964.- Т.3.- С.600-606;
Сахарный Н.Л. Степан Григорьевич Писахов: биогр. очерк.- Архангельск, 1959;
Пономарев Б. С. Буйство писаховской фантазии //Он же. Литературный Архангельск.- Архангельск, 1982.- С.55-61;
Галимов Ш. Волшебник слова //Беломорье.- М., 1984.- С. 404-414;
Галимова Е.Ш. Сказочная традиция в литературе Севера: (Сказка в творчестве Б. Шергина и С. Писахова) //История и культура Архангельского Севера в годы Советской власти: межвуз. сб. науч. тр.- Вологда, 1985.- С. 155-165;
Дюжев Ю. "Земное и небесное" Степана Писахова //Север.- 2000.- №12.- С. 117-132;
Мельницкая Л. Причудливые узоры судьбы // Правда Севера.- 2004.- 4 нояб.;
Пономарева И.Б. Главы из жизни Степана Писахова /сост., авт. предисл. и примеч. Л.И. Левин.- Архангельск, 2005.