Рейтинг самых трудночитаемых книг в истории. Кто написало самый сложный текст для восприятия
Перевод Александр Яворский
Если учитывать откровенно премодерновый обертон слова «канон» - может сложиться впечатление, что сама идея постмодерна выглядит как терминологический курьез. И в самом деле - один из подходов к построению постмодернистского канона раздвигает рамки настолько широко (Кэти Акер , Филип К. Дик, Grandmaster Mele Mel), что этот термин становится бессмысленным. Впрочем, в узких кругах литературной критики с каноническим постмодернизмом принято связывать, как правило, группы белых писателей определенного возраста: Барт и Бартелми, Гэддис и Гэсс, Делилло, Кувер и Пинчон.
Очевидно, что этому канону, как и предшествующему ему, не чужды упущения. И все же, в свете литературной демографии, кажется вдвойне непонятным тот факт, что Джозеф Макэлрой, которому в нынешнем году исполняется 79 лет , так настойчиво игнорируется перечнями мастеров po-mo. Подобно своему коллеге-тяжеловесу Томасу Пинчону, Макэлрой является автором восьми романов, знаменательных поистине энциклопедическим размахом изображения современной жизни. Вот что пишет The New York Times :
Эта книга принадлежит к максималистскому подвиду постмодернистского романа, к которому относятся Gravity’s Rainbow , The Recognitions и Underworld . Хотя, такая принадлежность сродни принадлежности Chevy Suburban к автомобильному классу «легких грузовиков» или Андрэ Гиганта к Мировой Федерации Рестлинга.
Если про другие книги из этой же категории можно сказать, что им тесно на пятачке жанра, то Women and Men будет тесно и на целой литературной автостоянке. Если другие книги представляют собой серьезную форму литературного исчисления, то Women and Men - это теория хаоса. И, раз уж на то пошло, если они объемные - Women and Men куда объемней. Приблизительно 700000 слов (около 1192 убористо отпечатанных страниц) - это в полтора раза больше, чем «Война и мир».
Роман попал в руки продвинутых читателей в 1987 году в виде двух 600-страничных томов. Обозреватель The New York Times не скрывал, что потратил на прочтение книги всего пару дней. Отсюда и его тон, в котором смешались признание амбициозности романа с плохо скрываемой досадой на то, что он вынужден был его прочитать. Типичный критический отзыв. По всей видимости, аудитория, интересующаяся художественной литературой, нуждалась в небольшом поощрении, чтобы проигнорировать книгу весом 4 фунта в твердом переплете. И Women and Men , на написание которых, по имеющимся сведениям ушло порядка 10 лет, стали не издательским событием, а скорее разочарованием.
Так случилось, что я питаю слабость к аутсайдерам, как впрочем, и к постмодернистским мега-романам; обзаведясь некоторым количеством свободного времени прошлым летом, я приобрел «нечитанное» первое издание Women and Men за что-то в районе 10 баксов. Я таскал эту книгу за собой повсюду шесть недель, читая в среднем около 30 страниц в день. И мне быстро стало понятно, почему эту книгу так мало читают. А впоследствии я обнаружил, что по некоторым причинам так и должно быть.
Почему это нужно прочесть… после прыжка.
Помимо вопроса о длине текста, я вскоре наткнулся на вопрос о его сложности. Фабула романа - сюжет и конспирация одновременно, - и, надо сказать, среди запутанного изложения Макэлрой делает немногочисленные уступки, предвидя некоторые читательские затруднения. На уровне сюжета Women and Men повествует о соседях по дому - Джиме Мэйне и Грэйс Кимбэлл, которым никак не удается встретиться. А уровень конспирации, в свою очередь, обнаруживает бесчисленное количество связей между ними, прослеживает личные и политические интриги, простирающиеся от Пиночетовского Чили до индейцев Пуэбло на мысе Кеннеди в Нью-Мексико.
Макэлрой предпочитает изымать ключевые моменты этих связей, и это значит, что важнейшие сюжетные загадки остаются неразрешенными - словно замкнутая цепь, одновременно включенная и выключенная. Кроме того, роман ошеломляет (полагаю, преднамеренно) память читателя. Поначалу это разочаровывает. Однако, впоследствии, делает его особенно «живым»: ближе к финальным эпизодам каждая деталь мобилизуемая писателем, буквально каждое слово резонирует с полузабытыми ассоциациями. Это и есть философский метод макэлроевского безумия. Там, где постмодернистский «черный юмор» постулирует нестабильность изложения как посягательство на истину, экстатический бренд Макэлроя призывает нас к восприятию истины как суммы всех способов ее изложения.
В погоне за своим плюралистическим видением, Джозеф раздвигает границы языка. Его интерлюдии, чем-то напоминающие рассказы, демонстрируют способность к строгому, простому письму, но, между прочим, Women and Men распухли из-за содержания в них длиннейших и затейливейших сентенций, когда-либо написанных на английском языке. Их манера основана непосредственно на матрице нью-йоркского диалекта и специализированных дискурсов (наука, мифология, теология, метеорология, экономика). Все же, известная длина и макэлроевские «синтаксические матрешки» требуют от читателя бдительности и терпения.
Тем не менее, если вы сможете втянуться - Women and Men обернутся для вас авангардистской вариацией на тему того, что старый добрый Генри Джеймс окрестил «осязаемой близостью». Позади, между и внутри композиционно-убийственных дебрей информации, роман транслирует неописуемо плотную фактуру жизни в Нью-Йорке конца 70-х: как научить своего ребенка кататься на велосипеде в парке, каково бродить вокруг Мэдисон Сквэр Гарден после наступления темноты и все в таком духе. Более того, Макэлрой описывает невероятные жизни Джима и Грэйс с большим остроумием, настойчивостью и изрядной долей человеческого тепла. Именно эти старомодные добродетели заставили меня прочесть роман до конца.
А критики их не заметили в 1987 году, и реакция на роман будто бы разоблачила скрытую враждебность по отношению к бескомпромиссной эстетике Макэлроя. Реакция на его следующую книгу, куда более утонченную The Letter Left to Me , немногим отличалась от той, которой были встречены головокружительные романы 70-х. Впоследствии Макэлрой расстался со своим давнишним издателем Альфредом А. Кнопфом. В 2003 Actress in the House обретет свой издательский дом в лице Нью-Йоркского Overlook Press . С тех пор это издательство выпустило в мягких обложках переиздание двух первых романов Макэлроя, но Women and Men по-прежнему ожидают своего часа. Европейцы, очевидно, высоко оценивают этот роман, а в Штатах работа Джозефа перекликается с пассажем о творчестве композитора в романе The Recognitions Уильяма Гэддиса: «О нем все еще говорят с большим уважением, как во времена известности, хотя и редко играют».
Быть может, вполне уместно, что Women and Men как апофеоз определенной ниши американской словесности вызвал, а может и развил, амбивалентные чувства среди читателей по поводу постмодернистского мега-романа в целом. В самом деле, ваше отношение к его современникам вполне может быть хорошим индикатором того, как вы отнесетесь к самому Макэлрою. Для читателя, находящего Gravity’s Rainbow тяжеловесным романом, Women and Men покажутся неоправданной книгой.
Как бы там ни было, мне кажется, что подобное отстранение происходит из ошибочной идеи, которая заключается в том, что наша работа состоит в декодировании произведения, когда от нас требуется лишь полное погружение в него. Эта идея провозглашалась постмодернистами настолько же истово, как и их предшественниками-модернистами. Таким образом, Макэлрой может стать жертвой постмодернизма в той же степени, в какой он является его мастером. Однако, не похоже, чтобы это его сильно волновало. Он по-прежнему живет в Нью-Йорке и пишет: то о Стиве Эриксоне для Believer , то об 11 сентября для Electronic Book Review , то о Гао Синцзяне в The Nation . Может быть, он и потерянный постмодернист, но он находится прямо у нас под носом, ждет, пока его найдут.
Выискивая интересную книгу, люди часто обращаются к различным рейтингам и рекомендациям экспертов. Нашу сегодняшнюю десятку литературных произведений осилит далеко не каждый читатель. Дело в том, что портал The Millions опубликовал рейтинг самых трудночитаемых книг в истории .
Каждое из произведений, угодивших в десятку, отличается приличным объемом, сложным запутанным слогом, странной структурой и замысловатым синтаксисом. Прочитав одну-две книги из нашего сегодняшнего списка, вы имеете полное право похвастаться своим интеллектуальным превосходством, а также недюжинной силой воли.
Лесбийский роман американской писательницы-модернистки редактировал поэт и драматург Томас Стернз Элиот. От этого произведение не стало легче, хотя некоторые литературные порталы регулярно включают её в обязательных для прочтения.
9. Джонатан Свифт, «Сказка бочки»
Антицерковный памфлет был подвергнут запрету самим Папой Римским. Сюжет произведения пересказать невозможно по причине его полного отсутствия. Автор много и пространно рассуждает обо всех аспектах человеческой жизни, ее законах и принципах. Отдельные части памфлета логически никак не связаны между собой.
8. Георг Гегель, «Феноменология духа»
Одна из главных работ философа имеет три части, посвященные соответственно сознанию, самосознанию и абсолютному субъекту. Искушенным книголюбам философского склада понравятся новаторские для своего времени идеи Гегеля, основанные на понятии «являющегося духа». Книга считается фундаментальным трудом в истории философской мысли.
7. Вирджиния Вулф, «На маяк»
Роман погружает читателя в размышления о времени и о течении человеческой жизни. Автор выстраивает настоящий калейдоскоп из обрывков мыслей разных героев. Сюжет практически отсутствует. Даже поклонники творчества Вулф называют роман противоречивым.
6. Сэмюэль Ричардсон, «Кларисса»
Неторопливый сюжет романа, пространный анализ мыслей и поступков героев, постоянные отсылки к более ранним событиям вызывают у большинства читателей неоднозначные чувства. «Кларисса» считается лучшим романом Ричардсона.
5. Джеймс Джойс, «Поминки по Финнегану»
Этот комический роман ирландский модернист писал 16 лет. Текст произведения представляет собой непредсказуемую смесь каламбуров на разных языках. Малодоступный для понимания роман вызывает противоречивую реакцию литературоведов.
4. Мартин Хайдеггер, «Бытие и время»
Произведение оказало существенное влияние на философию XX столетия. Как и каждый фундаментальный труд по философии, «Бытие и время» никому не покажется легким и необременительным чтивом.
3. Гертруда Стайн, «Становление американцев»
Роман никогда не пользовался популярностью среди широкого круга читателей. По стилю, структуре и слогу произведение можно окрестить «экспериментальной прозой».
2. Эдмунд Спенсер, «Королева фей»
Героями этой аллегорической поэмы стали феи и эльфы. Но образы далеки от привычных нам сказочных персонажей. Напротив, все действующие лица олицетворяют реальных англичан и французов времен царствования Утера Пендрагона.
1. Джозеф МакЭлрой, «Женщины и мужчины»
Роман МакЭлроя – настоящий литературный Эверест, покорить который дано не каждому. Кстати, Los-Angeles Times включило эту книгу в число классических произведений американского постмодернизма.
Далеко не все писатели согласны с утверждением «Краткость – сестра таланта». К тому же многие из нас предпочитают, чтобы любимая книга или рассказ никогда не заканчивались. Ниже представлен список десяти самых длинных романов в мире, составленный исходя из оценённого количества слов.
«Сирония, Техас» (Sironia, Texas) - роман американского автора Мэдисона Купера, который описывает жизнь в вымышленном городе Сирония, штат Техас, в начале XX века. Книга содержит около 840 000 слов и более 1700 страниц, что делает её одним из самых длинных романов на английском языке. Была написана в течение 11 лет и опубликована в 1952 году. Удостоена литературной премии Хоутона Миффлина.
«Женщины и мужчины» (Women and Men) - роман Джозефа МакЭлроя изданный в 1987 году. Насчитывает 1 192 страницы и 850 000 слов . Считается самым трудночитаемым романом в мире.
«Бедняга моя страна» (Poor Fellow My Country) - роман австралийского писателя Ксавье Герберта получивший за него Премию Майлза Франклина. Был опубликован в 1975 году. Состоит из 1 463 страниц и 852 000 слов . Является самой длинной австралийской художественной литературой, когда-либо написанной. Тема романа включает в себя вопросы о правах аборигенов, а также описывает жизнь и проблемы Северной Австралии.
«Сын Понни» (Ponniyin Selvan) - тамильский исторический роман, написанный Калки Кришнамурти. Является одним из величайших произведений тамильской литературы. Повествует историю принца Арулможивармана (позже коронованного как Раджараджа Чола I), одного из выдающихся царей династии Чола правившего в X–XI веках. Роман был опубликован в 1950-х годах. Насчитывает 2 400 страниц и 900 000 слов .
«Келидар» (Kelidar) - монументальный роман Махмуда Доулатабади. Один из самых известных персидских романов и, безусловно, один из лучших. Насчитывает 2 836 страниц в пяти томах, состоит из десяти книг и 950 000 слов . Рассказывает о жизни курдской семьи из иранской деревни в провинции Хорасан между 1946–1949 годами, которая сталкивается с враждебностью соседей, несмотря на сходство их культур.
«Кларисса, или История молодой леди» (Clarissa, or, the History of a Young Lady) - эпистолярный роман английского писателя Сэмюэля Ричардсона, написанный в 1748 году. Состоит из 1 534 страниц и 984 870 слов . Входит в список 100 лучших романов всех времён. В нём рассказывается трагическая история героини, чьё стремление к добродетели постоянно срывается её семьёй.
«Сон Цеттеля» (Zettels Traum) - работа западногерманского писателя Арно Шмидта, опубликованная в 1970 году. Насчитывает 1 536 страниц и 1 100 000 слов . История здесь рассказана в виде заметок, коллажей и машинописных страниц.
Venmurasu - тамильский роман писателя Джеямохана. Это самая амбициозная работа автора, которую он начал в январе 2014 года, а позже объявил, что будет писать её каждый день в течение десяти лет. Ожидается, что общий объем романа составит 25 000 страниц. По состоянию на декабрь 2017 года 15 книг были опубликованы в интернете и напечатаны. Пока они насчитывают 11 159 страниц и 1 556 028 слов .
«В поисках утраченного времени» (À la recherche du temps perdu) - французский роман-эпопея, главное произведение писателя Марселя Пруста, созданное им в течение 1908 / 1909–1922 годов и опубликованное в семи частях с 1913 по 1927 год. Рассказывает о воспоминаниях детства и подростковых переживаниях автора в аристократической Франции конца XIX - начала XX века, рассматривает пустую трату времени и отсутствие смысла в мире. Роман состоит из 3 031 страницы и 1 267 069 слов .
«Артамен, или Великий Кир» (Artamène ou le Grand Cyrus) - французский роман-река, первоначально опубликованный в десяти томах в XVII веке Мадлен де Скудири и её братом Жоржем де Скудери. В общей сложности в оригинальном издании насчитывает 13 095 страниц и 1 954 300 слов . Считается самым длинным романом в истории мировой литературы. По типу относится к светским романам (с ключом), где современные люди и события тонко замаскированы под классические персонажи из римской, греческой или персидской мифологии.
Поделится в соц. сетях
Литературный интернет-журнал The Millions составил список из 10 самых трудночитаемых книг в истории. Cоставители рейтинга не поскупились на такие эпитеты как «10 литературных Эверестов, покорив которые, вы тут же почувствуете свое интеллектуальное превосходство над среднестатистическим homo sapiens».
К чтению книг из данного списка составители рекомендуют подходить с осторожностью, напоминая смелому читателю о том, что восприятие этих произведений может оказаться достаточно затруднительным. Сложности у современного читателя может вызвать чрезмерный объем некоторых из этих произведений, необычный синтаксис и оригинальная структура текста. Также в числе подстерегающих читателя трудностей был назван слишком сложный стиль написания, экспериментальная работа авторов с языком и просто абстрактность текста.
Составленный сайтом ТОП-10 самых сложных книг выглядит следующим образом:
1. «Найтвуд» Джуна Барнс;
2. «Сказка бочки» Джонатан Свифт;
3. «Феноменология духа» Георг Гегель;
4. «На маяк» Вирджиния Вулф;
5. «Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов» Сэмюэл Ричардсон
6. «Поминки по Финнегану» Джеймс Джойс
7. «Бытие и время» Мартин Хайдеггер
8. «Становление американцев» Гертруда Стайн
9. «Королева фей» Эдмунд Спенсер
10. «Женщины и мужчины» Джозеф Макэлрой.
Однако нашего читателя (да и переводчиков) всеми этими страшилками не напугать. Большая часть этих книг доступна нашему читателю. Не переведены пока «Найтвуд» Джуны Барнс, «Становление американцев» Гертруды Стайн, да постмодернист Джозем Макэлрой с его «Женщинами и мужчинами».
Частично переведены «Королева фей» Эдмунда Спенсера и «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса - вероятно, самая сложная для перевода из всех представленных в списке книг.
Сам же список вероятно призван заинтересовать читателя методом «от противного». Если данная книга сложна - отчего бы и не осилить? Хотя бы для самого себя. Да и привычные рейтинги уровня «что прочесть, чтобы выглядеть начитанным» уже набили оскомину. Список конечно далеко неполон, да и составлялся для англоязычного читателя. Вероятно, вскорости следует ждать и других списков самых сложных для восприятия книг. Прежде всего - русских…
См. также:
* 39 книг, которые объяснили Россию
* Сто книг для тульских школьников
*
12:00 / 26.01.2018
Есть такой парадокс: чтобы стать частью канона, его сначала нужно хорошенько пнуть, расшатать или нацарапать на нем что-нибудь неприличное. Писатели, которые сегодня смотрят на нас с портретов в кабинетах литературы, попали на эти портреты вовсе не потому, что «сохраняли традиции», как раз наоборот — они их нарушали.
«Герой нашего времени» и «Капитанская дочка» сегодня считаются классикой, но на момент публикации это были самые новаторские тексты своего времени.
Поэтому, мне кажется, лучший способ заглянуть в будущее литературы — это найти и изучить самые необычные романы последних лет.
Например — эти:
Персиваль Эверетт. Глиф (1999, перевод Марии Семенкович)
Ральф — гениальный младенец. Ему 10 месяцев, он еще не умеет ходить, затоумеет читать и уже критикует работы Жака Деррида и Людвига Витгенштейна. Он не разговаривает, но лишь потому, что ему не нравятся ограничения языка, молчание — его сознательный выбор: «Я был ребенок набитый словами, но не издавал ни звука».
Роман Персиваля Эверетта — это мир глазами человека, который проскочил стадию накопления опыта и знает о мире все, но лишь теоретически — из книг. «Я не знал вкус флана, но знал рецепт». Принципы функционирования языка интересуют Ральфа гораздо больше, чем окружающий мир, — проблема в том, что у окружающего мира свои планы, поэтому Ральфа то и дело похищают; одни, чтобы ставить на нем эксперименты, другие — чтобы изгнать из него дьявола.
При этом малыш Ральф еще и успевает иронизировать над тем, как мы, читатели, воспринимаем текст, и объясняет, почему мы склонны делать из умолчаний неверные выводы:
«Вы до сих пор предполагали, что я белый? При чтении я обнаружил: если персонаж черный, он обязан поправлять свою африканскую прическу, употреблять на улице характерные этнически идентифицируемые идиомы, жить в определенной части города или слышать в свой адрес «ниггер». Белые персонажи — я предполагал, что они белые (часто из-за того, как они отзывались о других), — похоже, не нуждались в таком представлении или, возможно, узаконении, чтобы существовать на странице. Но ты, дорогой читатель, разделяешь ли ты мою пигментацию и культурные корни или нет, несомненно, считал меня белым».
Мэтью Макинтош. theMystery.doc (2017, не переведен)
«Дом Листьев» Марка Z. Данилевского был опубликован в 2000-м году, и с тех пор заигрывание с версткой, цветом и шрифтами уже вряд ли можно считать новаторством. Но вышедший в 2017-м «theMystery.doc» Мэтью Макинтоша — это, пожалуй, первый с 2000 года роман, в котором текстовые инсталляции не выглядят как попытка пристроиться в кильватер успеха «Дома Листьев».
Сюжетов в «theMystery.doc» целая пачка, но есть и основной: главный герой просыпается в постели с неизвестной женщиной и пытается вспомнить свою жизнь.
В пересказе звучит не очень впечатляюще, — опять история про амнезию! — но есть нюансы: в книге 1660-страниц, на протяжении которых автор привлекает все возможные доступные на бумаге медиа-инструменты: фото-коллажи, переписку с чат-ботом, электронные письма, поисковые запросы в браузере, скриншоты из фильмов и случайные текстовые файлы из своего ноутбука. «theMystery.doc» — роман о контексте; или, точнее, о попытке восстановить контекст в мире интернета, где информации так много, что можно заработать передозировку. Не говоря уже о нескольких безумных поворотах внутри истории, напоминающих фильм «Memento» Кристофера Нолана.
Дэвид Марксон. Этонероман (ThisIsNotaNovel, 2001, не переведен)
Совсем недавно по-русски вышел самый известный роман Дэвида Марксона «Любовница Витгенштейна», а значит есть надежда, что и остальные его книги тоже переведут. Вообще, он большой мастер придумывать названия — взять хотя бы последние три его текста: «Это не роман» (ThisIsNotaNovel, 2001), «Исчезающая точка» (VanishingPoint, 2004) и «Последний роман» (TheLastNovel, 2007).
Все три — романы-коллажи, не столько написанные, сколько составленные, сложенные Марксоном из сотен карточек, на которых он любил фиксировать свои мысли — вариации на тему отношений автора и текста. Сюжет такой: автор пытается сочинить роман о том, как он пытается сочинить роман, при этом все время отвлекается, рассматривает свою печатную машинку, листает справочник с адресами, пытается вспомнить, где находится ближайший пункт по ремонту печатных машинок, смотрит в окно, думает о других писателях и вспоминает, как и отчего они умирали, затем он и сам умирает (или не умирает?) от инфаркта за несколько страниц до конца книги, потом в текст проникают реплики его детей, что-то вроде: «Пап, пожалуйста, перестань пялиться в стену, ты меня пугаешь, поговори со мной». Фактически Марксон пишет один большой роман-триптих о творческих муках, или скорее о прокрастинации, что уже само по себе смешно, потому что каждый, кто хоть раз пытался писать, сразу узнает себя в этом хаосе из цитат и случайных мыслей. Но Марксон идет дальше — текст, который начинается как мета-шутка о рассеянном внимании автора, в какой-то момент превращается в настоящую медитацию на тему смерти и страха перед белым листом. А «Это не роман» и вовсе начинается со слов «Писатель уже почти готов бросить писать. Писатель до смерти устал рассказывать истории».
Джозеф Макэлрой. Плюс (1977, выйдет этой осенью, перевел Максим Нестелеев и Андрей Мирошниченко)
«Плюс» — роман о научном эксперименте. Главный герой — мозг, отделенный от тела и запущенный на орбиту внутри капсулы. Макэлрой воспроизводит процесс рождения сознания с нуля; сначала мозг просто отправляет данные в ЦУП, затем начинает задумываться о смысле слов и постепенно вспоминает прошлую жизнь — когда еще был человеком, до того, как согласился стать частью эксперимента.
И хотя текст местами напоминает стихотворение в прозе и целиком построен на ассоциациях, на созвучиях слов, и на словах внутри слов, сам Макэлрой не любит, когда «Плюс» называют «романом о языке». «Роман о языке», говорит он, это просто удобный ярлык, который вешают на любую необычную идею. И в чем-то он прав: «Плюс» — скорее роман о словах, чем о языке; это попытка описать работу сознания, которое, не имея вообще никаких органов чувств, познает мир через слова и через обрывочные воспоминания о своем прошлом теле. Такое вот лингвистическое блуждание во тьме воображения.
Переводчик «Плюса» Максим Нестелеев пишет о языке романа так: «Макэлрой реализует метафоры, которые находит в самих словах. Например, в слове remembering уже есть эта идея восстановления/возобновления членов тела (re-member-ing) как процесс, которому предстоял процесс dis-memberment тела инженера <…> Рост как метафора, кроме названия романа, заявлен прежде всего в словах grеen (141 упоминание) и more (335). Рост физический и духовный + приращивание, связанное с движением от простоты к сложности проявляется прежде всего в языке, от примитивных, неполных и стилистически несовершенных фраз в начале текста до запутанных синтаксических конструкций в конце».
Александр Секацкий. Два ларца, бирюзовый и нефритовый (2008)
Александр Куприянович Секацкий в России известен скорее как философ, хотя его художественный текст «Два ларца, бирюзовый и нефритовый» в 2008-м году был удостоен премии Андрея Белого.
Это одна из самых странных и замысловатых книг из всех, что я читал — хотя бы потому, что сам Секацкий уже в предисловии начинает путать следы, утверждая, что он не автор, а лишь переводчик «Двух ларцов...» с китайского на русский.
По форме «Ларцы» — это сборник шпаргалок для китайских чиновников. 44 истории, стилизованные под задачи, каждая задача — в некотором роде притча, где главный герой стоит перед моральной дилеммой. Столкновение этики с бюрократией. В задаче есть условия, четко поставленный вопрос и варианты ответов, которые, впрочем, иногда выглядят как отдельные истории, и часто не отвечают на заданный вопрос, а увиливают от него или пытаются его комментировать или критиковать с позиции той или иной философской школы.
Джонатан Сафран Фоер. Дерево кодов (2010, не переведена)
В 2010 году у Джонатана Сафрана Фоера вышла книга «Дерево кодов», но это не роман в классическом смысле слова. Сам Фоер писал о замысле так: «Чтобы создать “Дерево кодов” я распечатал несколько копий “Улицы крокодилов” Бруно Шульца и попытался найти историю внутри его истории. Идея была проста: вырезать из книги слова, множество слов, целые блоки слов, чтобы из оставшихся слов создать другую, новую историю».
Создать книгу с дырявыми страницами — задача настолько технически сложная, что Фоер так и не смог найти издателя в США. «Дерево кодов» согласилось напечатать только одно издательство из Бельгии — «DieKeure».